Черчилль сначала не воспринял смысл предложения Эйзенхауэра. Перечитав телеграмму из Вашингтона и весьма пренебрежительный комментарий к ней Министерства иностранных дел, он вдруг увидел возможность осуществления своей надежды на встречу в верхах. Но 8 мая настанет более через месяц после того, как он уйдет в отставку. «Предложение Эйзенхауэра, – написал он Идену 12 марта, – следует рассматривать как возникновение новой ситуации, которая повлияет на наши личные планы». Черчиллю показалось, что он увидел свет в конце длинного туннеля. «Значимость готовности Вашингтона к встрече на высшем уровне невозможно переоценить, – пояснял он Идену. – Это важнейший факт. Мы не имеем права недооценивать его или не поддержать его. Телеграмму из Вашингтона необходимо показать кабинету министров, а пока посол должен направить «теплое послание» президенту.
Иден был сильно разочарован намерением Черчилля проявить очередную дипломатическую инициативу, не говоря уже о его желании, в связи с этим, еще месяц оставаться у руля. Вечером 13 марта, вернувшись из Чекерса, Черчилль сказал Идену, что в связи с перспективой парижской встречи, за которой последует саммит в Лондоне, он отменяет свое решение уйти в отставку 5 апреля.
В полдень на следующий день на Даунинг-стрит собрался кабинет министров, чтобы обсудить сообщение из Вашингтона. Иден настаивал, что это не означает никакого нового этапа в отношениях с Россией. Черчилль возражал. Он сказал, что придает первостепенную важность готовности Эйзенхауэра приехать в Европу с целью обсуждения плана четырехсторонней встречи с русскими. «Это, – сказал он, – новая и важная инициатива, и мы должны ее приветствовать».
Кабинет перешел к обсуждению возможности организации четырехсторонней встречи в июне, вслед за парижской встречей с Эйзенхауэром в мае. Черчилль выдвинул предложение, что встреча, на которой будут присутствовать русские, может состояться в Лондоне. Возможно, упоминание июня вынудило Идена внезапно потерять самообладание. К недоумению коллег, которые ничего не знали о том, что назначено на 5 апреля, он медленно и отчетливо произнес: «Означает ли это, премьер-министр, что наши с вами договоренности отменяются?»
Черчилль был крайне недоволен, что Иден таким образом затронул тему отставки. В ответ он невнятно заговорил о «неких национальных интересах» и о том, что «всегда об этом мечтал». Иден прервал его словами: «Я уже десять лет министр иностранных дел. Мне нельзя доверять?»
«Похоже, нам неизвестны некоторые факты», – вмешался лорд Солсбери и стал настаивать, чтобы кабинету сообщили, что происходит между Черчиллем и Иденом. Но Черчилль отказался. «Я не могу согласиться на такого рода дискуссию, – сказал он. – Я знаю свой долг, и я исполню его. Если кто-то из членов кабинета возражает – он может быть свободен».
Министры покинули Даунинг-стрит в недоумении. «Бедный кабинет. Большинство министров ничего не знает о нашей внутренней истории, и они остались озадаченными и встревоженными, – написал Черчилль Клементине. – Разумеется, как ты знаешь, на меня может повлиять только одно, и это – возможность организовать в ближайшее время встречу с Советами на высшем уровне. В ином случае я вполне готов передать ответственность. Мне показалось, телеграмма Макинса дает новый шанс, и я хочу им воспользоваться».
По иронии судьбы и случайному совпадению сразу же после заседания кабинета 14 марта Черчилль как раз вносил последнюю правку в выступление в палате по поводу предложения лейбористов вынести вотум недоверия правительству именно за недостаточность усилий по организации конференции с Советским Союзом. Предложение было внесено Эттли. К этому времени Маленкова уже сменили Булганин и Никита Хрущев. «Я прилагал максимальные усилия, – говорил Черчилль в палате, – чтобы запустить процесс организации встречи на высшем уровне и добиться реальных результатов. Хотя я затрудняюсь определить, что означают недавние изменения в советской правящей верхушке, – продолжал он, – не думаю, что они должны каким-то образом удержать нас от дальнейших попыток».
Предложение Эттли не прошло, и Черчилль был готов «прилагать усилия» для организации парижской конференции и лондонского саммита. Но через несколько часов после этого выступления на Даунинг-стрит из американского посольства пришло известие о том, что «Эйзенхауэр лично не желает участвовать во встрече с русскими». Это было правдой. 16 марта телеграмма от Макинса подтвердила, что ни президент, ни Даллес не рассматривают возможность «преждевременной» четырехсторонней встречи с русскими и лондонского саммита не будет. Для Черчилля эта новость стала ударом, для Идена – праздником: передача полномочий 5 апреля может состояться. «ПМ выглядит грустным, – записал Макмиллан 17 марта в дневнике после обеда на Даунинг-стрит. – Теперь наверняка кризис нерешительности миновал».