Черчилль: Частная жизнь

«Сэр, имею честь вам сообщить, что, поскольку я не признаю за вашим правительством какого-либо права удерживать меня как военнопленного, мне ничего не остается, как совершить побег. В связи с тем, что я твердо уверен в договоренностях, которые мне удалось достичь с моими друзьями на воле, искренне надеюсь, что покидаю это здание навсегда. Пользуясь случаем, также хочу отметить, что нахожу ваше обращение с пленными корректным и гуманным. Поэтому, как только я вернусь в расположение британских войск, тут же постараюсь сделать об этом заявление. Кроме того, мне хочется Вас лично поблагодарить за доброе отношение, проявленное к моей персоне. Надеюсь, что через некоторое время мы сможем встретиться вновь, только уже при совсем иных обстоятельствах. Сожалею, что не могу попрощаться с вами лично с соблюдением всех формальностей». [163]

Галантные манеры уходящего века. Англо-бурская война станет последней джентльменской военной кампанией, когда отправлявшимся на фронт офицерам разрешалось брать с собой любимую еду, напитки, оружие и лошадей. Чтобы еще более скрасить пребывание благородных мужей на фронте, известный торговый дом «Фортнум и Мейсон», специализирующийся на изысканных продуктах питания и напитках, организует даже «Южноафриканскую военную службу» для снабжения фронта деликатесами. Как упоминается в одной из биографий, посвященных тому периоду, «…офицеры везли с собой наборы туалетных принадлежностей, отделанные серебром и золотом, антикварные ружья работы Перди или Уэстли-Ричардса, лучших гунтеров и седла, изготовленные такими мастерами, как Гордон с Керзон-стрит. Они брали с собой камердинеров, кучеров, грумов и егерей…». [164]

Джентльмен всегда остается джентльменом. И покидая без разрешения заведение де Сузе, Уинстон не мог не поблагодарить его за хорошее отношение к своим подопечным. Упомянув же про своих «друзей на воле», будущий премьер-министр попытался выгородить Халдейна и Бруки, пустив буров по ложному следу.

На следующий день, 12 декабря, дождавшись темноты и уловив подходящий момент, Черчилль с сообщниками подкрались к стене. Схватившись за верхний край, Уинстон быстро перелез через стену и, тихо спрыгнув в соседний сад, принялся ждать остальных. Примерно через час он услышал с противоположной стороны стены знакомый голос капитана Халдейна:

— Выбраться не можем. Охрана что-то заподозрила. Все пропало. Можешь перелезть обратно?

— Нет, я пойду один, — решительно ответил Черчилль. [165]

Надвинув себе на лицо шляпу и неторопливо пройдя по ночным улочкам Претории, Уинстон вышел в пригород. В его кармане было 75 фунтов и четыре плитки шоколада. Все остальное — компас, карта и мясные кубики — осталось в карманах Халдейна. К тому же Черчилль ни слова не знал ни по-голландски, ни по-кафски.

Обнаружив исчезновение потомка герцога Мальбора, власти объявили всеобщую тревогу. Как вспоминает один из военнопленных Адриан Хофмайер:

— Побег Уинстона парализовал всю бурскую администрацию. Мне даже кажется, что в данной суматохе они совершенно забыли о войне. [166]

По всем железнодорожным станциям и патрулям было разослано свыше трех тысяч сообщений с подробным описанием внешности и фотографиями беглеца. За Черчилля, живого или мертвого, было объявлено вознаграждение — 25 фунтов стерлингов.

Дерзкий побег породил множество всевозможных слухов, которые тут же были подхвачены местной прессой. Например, редакция «Standard and Diggers News» со знающим видом утверждала, что Уинстон бежал, переодевшись в женское платье. [167]

Все эти домыслы и предположения составят лишь малую толику того, что действительно выпадет на долю этого побега. Со временем Черчилль подвергнется необоснованным обвинениям в предательстве своих друзей. Утверждали, что якобы это он бросил их на произвол судьбы, отправившись без еды, компаса и карт в многокилометровый пеший переход по вражеской территории.

Первые оскорбления прозвучат почти сразу же, в 1900 году, когда лорд Росслин в своих мемуарах «Дважды плененный» обвинит Уинстона в попрании договоренностей с сержантом Бруки и капитаном Халдейном. Последний, кстати, тут же поддержит своего старого друга, заявив:

— Я не держу на Уинстона никакого зла.