Не отчаивайтесь, храбрые норвежцы: ваша земля будет очищена не только от захватчика, но и от подлых квислингов, ставших его орудиями. Будьте уверены, чехи: ваша независимость будет восстановлена. Поляки, героизм ваших соотечественников, противостоящих жестоким угнетателям, смелость ваших солдат, моряков и летчиков никогда не будут забыты: ваша страна снова оживет и снова займет свое законное место в новом устройстве Европы. Выше голову, отважные французы: не вечно бесславие Дарлана и Лаваля[35] будет стоять между вами и возвращением ваших первородных прав. Сильные и стойкие голландцы, бельгийцы и люксембуржцы, замученные, униженные и позорно брошенные народы Югославии, славная Греция, ныне терпящая величайшее оскорбление в виде правления итальянских выскочек: не отступайте ни на шаг! Сохраняйте свою душу не запятнанной никакими сношениями с нацистами: пусть они помнят даже в мимолетный час своего звериного триумфа, что они – нравственные изгои человечества. Помощь придет: могучие силы вооружаются ради вас. Верьте. Надейтесь. Освобождение неотвратимо.
Дух Британии питает справедливое и мудрое отвращение к любой форме мелкой и преждевременной экзальтации. Сейчас не время для хвастовства или радужных пророчеств, но мы можем сказать: год назад наше положение выглядело плачевным и почти отчаянным в чьих угодно глазах, кроме наших собственных. И сегодня мы имеем полное право громко заявить потрясенному миру: «Мы по-прежнему властелины своей судьбы. Мы по-прежнему капитаны своей души»[36].
Я – питомец палаты общин. В отцовском доме во мне воспитали веру в демократию. «Доверяй народу» – такой была основная мысль моего отца. Я часто видел, как его приветствовали на митингах и на улицах толпы трудящихся людей в ту самую аристократическую Викторианскую эпоху, когда, по словам Дизраэли, мир принадлежал немногим и очень немногим. Поэтому всю свою жизнь я был в полной гармонии с движением против привилегий и монополий по обе стороны Атлантики, и я всегда уверенно держал курс на геттисбергский идеал «власти народа, именем народа, во имя народа»[37]…
Понадобился оглушительный набатный колокол, чтобы мы снова сплотились. Или, если вы позволите мне выразиться иначе, поистине слепцом в душе должен быть тот, кто не видит, что на нашей грешной земле осуществляется некий великий замысел, верными слугами которого нам выпала честь являться. Нам не дано заглянуть в тайны будущего. Все же я поделюсь с вами своей верой и надеждой, твердой и нерушимой, что в грядущие дни британский и американский народы ради собственной безопасности и во благо всему человечеству выступят плечом к плечу в достоинстве, справедливости и миролюбии.
Мы не прошли бы весь этот путь через столетия, через океаны, через горы и прерии, будь мы робкого десятка.
Посмотрите на лондонцев, на кокни[38]; посмотрите, что им пришлось выдержать. С суровой усмешкой они повторяют: «Мы справимся!» Со стойкостью военного времени они говорят: «Что годится для других, годится и для нас». Мы не просили менять под нас правила игры. Мы никогда не опустимся до уровня немцев и японцев, но если кому-то нравится играть грубо, то и мы на это способны. Гитлер и его нацистская шайка посеяли ветер, так пусть пожинают бурю…
Французское правительство по собственному усмотрению торжественно обязалось перед нами не заключать сепаратного мира… Но французские генералы сбили их с пути. Когда я известил их, что Британия будет сражаться и в одиночку, какое бы решение они ни приняли, эти генералы заявили своему премьер-министру и его расколотому кабинету: «Через три недели Англии свернут шею, словно цыпленку». Но какой цыпленок! Какая шея!
Немцев превзошли и победили тем же самым родом оружия, которым они разбили столь многие малые народы, а также большие неподготовленные страны. Нацистов разгромил тот самый технический аппарат, на который они рассчитывали в своем стремлении к мировому господству. Это особенно верно в отношении авиации, танков и артиллерии, которые добились своего на поле боя. В полной мере мы вернули немцам тот огонь и металл, который так часто они обрушивали на других.
Но это не конец. Это даже не начало конца. Хотя, пожалуй, это конец начала.