Черчилль и Гитлер

Черчилль имел большой опыт в том, что касается попытки поставить себя на место врага, чтобы угадать его намерения, в частности во время военных игр в адмиралтействе. Он даже был представлен в качестве гостя кайзера Вильгельма II на маневрах немецкой армии перед Первой мировой войной. Поэтому во время встречи в Чекерсе с генералом Эндрю Торном 30 июня 1940 г., целью которой было обсуждение возможного вторжения немцев в Англию, Черчилль попытался поставить себя на место фюрера, сказав, что он был «склонен думать, что планы Гитлера изменятся: Гитлер не может предвидеть падения Франции и должен планировать стратегию вторжения, исходя из того предположения, что французская армия удержится на Сомме, или, по крайней мере, на Сене, и что Британские экспедиционные войска либо будут помогать французам, либо будут уничтожены». Поэтому Черчилль не поддерживал теорию о том, что Гитлер был выдающимся стратегом, который приступил к разработке планов по вторжению в Британию после того, как нанес поражение Франции в результате кампании, продлившейся всего шесть недель.

Он оказался прав: Гитлер не задумывался всерьез о вторжении на Британские острова и только приказал отделу военного планирования верховного командования вермахта разработать детальный план операции «Морской лев» в сентябре, когда уже было поздно приступать к ее осуществлению. Генерал Торн уезжал после встречи в Чекерсе; придя к неожиданному заключению, он сказал Колвиллу: «Уинстон больше нужен этой стране, чем Гитлер – Германии, потому что первый уникален и незаменим, а последний создал школу лидерства». На что Колвилл не удержался от «очевидного замечания» о том, что: «Возможно, Гитлер – капрал-самоучка, а Черчилль – признанный тактик-теоретик, но главным является то, что Германия действует как военная машина, а Англия только-только осознала, что значит современная война»[96].

Черчилль любил при каждом удобном случае персонифицировать врага (источник трудностей), называя Гитлера «этот человек», и в какой-то момент так отозвавшись об очередном предложении Гитлера о мире: «Я не собираюсь ни отвечать на речь герра Гитлера, ни разговаривать с ним». Основным элементом его тактики была абсолютная демонизация Адольфа Гитлера, который – в отличие от Роммеля – был лишен всех положительных качеств. «Он пойдет на любые уловки, ухищрения и самые варварские преступления для того, чтобы бурный фонтан самобытной и яркой французской культуры и творческого вдохновения иссяк и больше никогда не радовал мир, – сказал Черчилль о Гитлере в своем радиообращении к народу Франции 21 октября 1940 г. – Я отказываюсь верить в то, что душа Франции умерла».

Говоря о Гитлере, Черчилль любил использовать яркие образы, как, например, в речи в Палате общин 9 апреля 1941 г., произнесенной после переворота в Югославии, в результате которого было свергнуто правительство, поддерживавшее политику стран «оси»: «Удав, который уже облил жертву с головы до ног своей омерзительной слюной и внезапно упустил ее, показался бы дружелюбным добряком по сравнению с Гитлером». Когда Черчилль хотел визуализировать образ врага для себя и других, он сосредотачивался на личности Гитлера; этот образ всегда служил для Черчилля источником неиссякаемой ярости и красноречия.

2 мая 1941 г., в Чекерсе, когда с фронтов поступали ужасные новости и Колвилл писал в своем дневнике, что премьер-министр пребывает «в таком глубоком унынии, в каком я его еще не видел», Черчилль нарисовал перед Авереллом Гарриманом, генералом Гастингсом «Паг» Исмеем и личным секретарем Колвиллом мир, «в котором Гитлер властвует над Европой, Азией и Африкой». В таком настроении, будучи полностью погруженным в мысли о неприятеле, он продолжил, предложив собравшимся Ближний Восток, где Суэц был потерян и действовал «новый порядок Гитлера». «Если Гитлер получит доступ к иракской нефти и украинскому зерну, суровому испытанию подвергнется не только стойкость [британского народа]». Каждый раз, когда выпадал повод произнести вслух слова «нацисты», «рейх» или «немцы», Черчилль в своем мрачном бахвальстве сосредотачивался на личности Гитлера. (Конечно, он вполне мог преувеличивать, рисуя кошмарные картины будущего, чтобы произвести впечатление на представителя Рузвельта, Гарримана, и таким образом добиться от него немедленной и щедрой помощи.)

На следующий день, в радиообращении к польскому народу, Черчилль снова заговорил о Гитлере и о том, что «каждую неделю его расстрельные команды работают в дюжине мест. В понедельник он расстреливает голландцев; во вторник – норвежцев; в среду к стенке ставят французов или бельгийцев; в четверг страдают чехи; а теперь его ужасный список приговоренных к казни пополнят сербы и греки. Но всегда, каждый день, в нем есть поляки».