Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились

Рузвельт не сделал никаких прямых замечаний ни по поводу инициативы Черчилля предпринять поездку в Москву, ни по поводу содержания дискуссии, предложенного Черчиллем. В первом ответе (от 30 сентября) он только сказал, что даст указание Гарриману оказывать ему необходимую помощь, но представительство Стеттиниуса или Маршалла ему не кажется ни практичным, ни выгодным. В тот же день Сталин информировал Черчилля, что в октябре с удовольствием примет его или Идена в Москве, и выразил наилучшие пожелания. Черчилль счел этот ответ «в высшей степени приветливым» и твердо решил ехать.

Гопкинс нервничал по поводу исхода встречи двоих без Рузвельта. Узнав, что президент собирается отправить Черчиллю послание, что, по его мнению, подразумевало согласие с тем, что премьер-министр будет говорить от имени как британского, так и американского правительств, Гопкинс убедил президента, чтобы тот был осторожен. Гопкинс задержал это послание и составил другое, которое Рузвельт направил Сталину 1 октября. В нем говорилось: «Вы понимаете, я уверен, что в нынешней всемирной войне нет буквально ни одного вопроса – военного или политического, в котором не были бы заинтересованы Соединенные Штаты. Я твердо убежден, что мы втроем, и только втроем можем найти решение по еще не согласованным вопросам. В этом смысле я, вполне понимая стремление г-на Черчилля встретиться, предпочитаю рассматривать Ваши предстоящие беседы с премьер-министром как предварительные к встрече нас троих, которая, поскольку это касается меня. может состояться в любое время после выборов в Соединенных Штатах».

Далее он продолжил: если его предложение приемлемо для Сталина и Черчилля, он бы хотел, чтобы на переговорах присутствовал Гарриман – в качестве наблюдателя. «Г-н Гарриман, конечно. не был бы в состоянии дать от имени правительства Соединенных Штатов обязательства по важным вопросам, которые, вполне естественно, будут обсуждаться вами и г-ном Черчиллем».

Эти меры предосторожности, как и следовало ожидать, весьма позабавили Сталина. Он ответил Рузвельту: «Ваше послание от 5 октября несколько озадачило меня. Я полагал, что г-н Черчилль едет в Москву по уговору с вами в Квебеке. Оказалось, однако, что это мое предположение как будто бы не соответствует действительности. Мне неизвестно, с какими вопросами едут в Москву г-н Черчилль и г-н Идеи. Мне об этом ничего не сообщали до сих пор ни тот ни другой. Г-н Черчилль выразил желание в своем послании на мое имя приехать в Москву, если не будет возражений с моей стороны. Я, конечно, ответил согласием». Такое же послание, как Сталину. президент послал и Черчиллю. В отношении присутствия Гарримана он писал: «Пока, естественно, Аверелл не будет уполномочен принимать какие-либо обязательства от имени Соединенных Штатов. Я не могу позволить кому-нибудь связывать меня обязательствами заранее. Он будет держать меня полностью в курсе, а как только встреча закончится, вернется в Штаты и проинформирует меня».

Президент объяснил идею привлечения Гарримана. Он сказал. что считает эту встречу Сталина и Черчилля предварительной перед полновесной встречей всех троих. Он посоветовал послу иметь в виду, что его и Хэлла напрямую касаются все вопросы, которые будут обсуждать Сталин и Черчилль, и потому важно, чтобы после этой встречи они имели полную свободу действий.

В послании от 5 октября Черчилль ответил, что будет только рад присутствию Гарримана на основных совещаниях, но уверен, что Рузвельт не будет возражать против частных, с глазу на глаз, переговоров между ним и Сталиным или между Молотовым и Иденом. По прибытии в Москву, 9 октября, Черчилль уведомил об этом Гарримана. Он также очертил перед ним круг вероятных тем и свою позицию, в том числе поделился идеей попытаться выработать какие-нибудь соглашения относительно сфер влияния на Балканах. Передавая эту информацию президенту, Гарриман спросил, не хочет ли тот, чтобы он попытался принять участие в личных переговорах между Сталиным и Черчиллем. Президент ответил отрицательно, сказав, что он должен присутствовать только на тех встречах, на которые его пригласят, и только в качестве слушателя или докладчика.

Как будет видно из повествования, Гарриман был рядом с Черчиллем и Сталиным при всех их беседах, кроме некоторых личных бесед во время досуга. Черчилль с Иденом полностью и быстро информировали его, интересовались его мнением и передали ему и генералу Дину, как этого пожелало американское правительство, ведущую роль в обсуждении планов участия Советского Союза в военных действиях на Тихом океане. Однако личное отсутствие Рузвельта было той изоляцией, к которой стремился президент до окончания войны. Он хотел избежать обсуждения запутанных европейских вопросов, которые, по его мнению, не имели идеального решения.