Пока в текст вносились поправки Идена, считавшего, что в предложении американцев слишком много уступок России, Черчилль изо всех сил старался уговорить Миколайчика сделать публичное заявление, что он принимает крымские решения по Польше и считает чрезвычайно важной тесную и продолжительную дружбу с Россией. Получив это заявление, Сталин приветствовал его, как «огромный шаг вперед», но добавил, что был бы рад услышать от Миколайчика, «принимает ли тот решение крымской конференции относительно восточных границ Польши».
Миколайчик согласился и с этим, подписав тем самым свою окончательную капитуляцию, а Черчилль быстро сообщил об этом Трумэну и Сталину.
Совместное обращение (представленное 18 апреля) было самым серьезным усилием развеять «совершенно ошибочный» взгляд Сталина на позицию американцев и британцев. Черчилль и Трумэн уверяли Сталина, что никоим образом не стремятся ни игнорировать варшавское правительство, ни отрицать важность формирования нового правительства, но не могут согласиться с тем, что оно имеет право запретить кандидатам других польских групп участвовать в консультациях. Их единственная цель – создать наиболее полное и подлинно представительное правительство. Они стремятся к тому, чтобы комиссия добилась успеха, и предлагают подробный план, который поможет это сделать. Так как Сталин часто отвечал молчанием в знак согласия, они заявили, что до проведения консультаций с польскими лидерами не могут взять на себя ответственность за формирование нового правительства, но в любом случае не считают уместным распространять югославский пример на Польшу.
Ни просьба, ни предложение не привели ни к какому результату. Вместо этого поступили сообщения, подтверждающие то, о чем Вышинский официально уведомил Гарримана несколько дней назад: советское правительство собирается заключить с варшавским правительством соглашение о взаимопомощи. Гарриман предупреждал его, что этот акт будет воспринят как знак того, что Россия не намерена выполнять Ялтинское соглашение. Государственный департамент дал американскому посольству в Москве указание протестовать и просить отложить решение до тех пор, пока вопрос не будет обсужден с Молотовым, который через несколько дней должен был прибыть в Соединенные Штаты. Британское министерство иностранных дел отправило такую же инструкцию. Протесты были оставлены без внимания. Пока Молотов находился в пути, договор был подписан и опубликован в тот день, когда он прибыл в Соединенные Штаты (22 апреля). Президент Трумэн, рассказывая в своих мемуарах об этом эпизоде, вспоминал: «…я решил поговорить с Молотовым начистоту».
На американском берегу Атлантики Молотов остался таким же, каким был и в Москве. В своих долгих беседах со Стеттиниусом и Иденом 22 и 23 апреля он не принес никаких извинений и защищал каждый бастион и аванпост советской интерпретации Ялтинского соглашения. Отвечая на жалобу, что советское правительство, ни с кем не посоветовавшись, только что подписало с временным правительством Польши договор о взаимопомощи, он утверждал, что это естественно и необходимо в рамках завершения войны против Германии. Абсурдно, добавил он, полагать, что какое-либо реорганизованное правительство откажется от этого договора.
Тогда президент Трумэн решил сам сдвинуть дело с мертвой точки. Но единственным удовольствием, которое он получил от беседы с Молотовым, было удовольствие от его грубоватой речи. В конце обмена мнениями, во время которого Молотов утверждал, что единственным препятствием к спокойному урегулированию польского вопроса является наше неприятие югославской формулы, президент, как он позже рассказывал, ответил: «…соглашение по Польше заключено, и требуется только, чтобы советское правительство его выполняло».
Президент утверждал, что стремится к дружбе с Россией, но хочет, чтобы все ясно понимали, что эта дружба может быть основана только на взаимном соблюдении соглашений, а не на «одностороннем движении». Молотов, если Трумэну не изменяет память, ответил только: «Со мной еще никогда в жизни так не говорили». Отчет Молотова Сталину об этой беседе не был опубликован. Во время их беседы 23 апреля Трумэн попросил его передать Сталину еще одно послание. Это подтверждало, что американское и британское правительства относятся к Ялтинским соглашениям очень серьезно.