Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились

Какова бы ни была причина, Рузвельт не получил от советского правительства вразумительного заверения в том, что в ответ на принятие его условий вступления в войну оно использует все свое влияние, чтобы заставить китайских коммунистов быть сговорчивыми. Оно, похоже, предоставило китайскому правительству самому добиваться согласия с коммунистами, что было одной из фаз улучшения китайско-советских отношений.

Американское правительство пользовалось любой возможностью, чтобы показать смысл и выгоду взаимной дружбы советского и китайского правительств. Чан Кайши, несмотря на страх и недоверие, проявил горячее желание прийти к соглашению со своим грозным северным соседом. Он искал различные возможности обсудить с ним условия. Во время визита в Чунцин вице-президента Уоллиса он уверял, что будет продолжать свои попытки. Одновременно он попросил, чтобы президент стал «посредником» или арбитром на его переговорах с Советским Союзом. Уоллис ответил, что сомневается в согласии президента играть такую роль и что американское правительство сможет стать участником или гарантом китайско-советского соглашения, но, по его мнению, оно охотно использует все свои возможности, чтобы примирить их. Чан Кайши заявил, что, если американское правительство поможет в организации подобной встречи, полдела будет сделано. Сталин и Молотов время от времени обсуждали это предложение. Они всегда утверждали, что хотят иметь дружеские отношения с Китаем. Ответственность за разногласия они перекладывали на китайцев и с негодованием говорили о постоянных попытках Гоминьдана обвинить Советский Союз во внутренних неприятностях в Китае, тем самым оправдывая собственные ошибки и неудачи.

Тогда, в ноябре, русский поверенный в делах встретился с сыном Чан Кайши в Пекине и говорил с ним о возможной встрече его отца со Сталиным. Чан Кайши подумывал, чтобы послать сына в Москву узнать, что замышляют русские. Пока шло обсуждение этого вопроса, президент, помня о военных планах Советского Союза, касающихся Дальнего Востока, 18 ноября направил Чан Кайши загадочное послание. Одновременно он попросил Хэрли передать генералиссимусу, что, по его мнению и по мнению русских, военное соглашение между всеми китайскими силами крайне желательно. Президент добавил, что сейчас не может более полно объяснить свое пожелание, Чан Кайши просто должен поверить его словам. Отправляя это послание, президент предложил Хэрли в разговорах с Чан Кайши особо подчеркнуть слово «русские». Оставалось мало сомнений, что Чан Кайши понял это как сигнал о вступлении Советского Союза в войну на Тихом океане и его последующем продвижении на юг и срочно предпринял попытку связаться с советским правительством. Ввиду важности поручения он решил послать в Москву Суня, а не своего сына. Он попросил Сталина принять своего министра иностранных дел. Сталин ответил, что будет рад это сделать, но предложил отложить визит до второй половины февраля или первой половины марта. Это означало, что Сталин решил проверить реакцию американцев и британцев на претензии, которые он собирался предъявить им, до обсуждения их с Сунем. 4 февраля, за день до открытия первого официального заседания в Ялте, Хэрли информировал Вашингтон о подтверждении Сталиным договоренности о визите Суня; но несколько дней спустя, вероятно после беседы с президентом 8 февраля о притязаниях Советского Союза на Дальнем Востоке, Сталин попросил Суня отложить визит до второй половины марта или первой половины апреля.

Упомянем, что на важнейшей встрече 15 октября, когда Черчилль находился в Москве, Сталин, подтвердив намерение Советского Союза вступить в войну после разгрома Германии, официально известил о притязаниях Советского Союза на Дальнем Востоке и что Гарриман и Дин не задали ни одного вопроса, ожидая, что он остановится на этом предмете поподробнее, но он этого не сделал. Вероятно, Сталин предпочел отложить дискуссии по этому вопросу до встречи с Рузвельтом. А президент, похоже, не торопился точнее выяснять намерения Сталина, вероятно, потому, что опасался повредить совместному планированию вступления Советского Союза в войну на Тихом океане; вероятно, он просто ждал, чем закончатся переговоры между Чан Кайши и китайскими коммунистами. Какова бы ни была причина, он ждал.

Когда Гарриман вернулся в Вашингтон, президент полюбопытствовал, каковы будут притязания Сталина. Излагая в общих чертах свои предположения 17 ноября, посол подчеркнул важность достижения соглашения между Чан Кайши и китайскими коммунистами до того, как Советский Союз вступит в войну. Он опасался, что, если соглашение не будет заключено, Красная армия в Маньчжурии будет поддерживать китайских коммунистов, как она поддерживала Тито в Югославии, а затем Сталин потребует от Чан Кайши гораздо большего. Напомним, что на следующий день президент велел Хэрли в разговоре с Чан Кайши особо отметить слово «русские». Гарриману президент дал указание по возвращении в Москву выяснить у Сталина, чего он хочет.

14 декабря Гарриман задал этот вопрос Сталину, и тот охотно ответил.