Потом, где это стояние по швам произошло? В Тегеране? Не может быть. Слишком много было свидетелей. В Ялте? Тоже свидетели. Были бы многочисленные воспоминания, видевших такое чудо. А их – нет. И, главное, как мог бы вскакивать парализованный Рузвельт? Разве что его Черчилль за шиворот поднимал и держал. Да, но как тогда быть с руками по швам? Они же заняты шкиркой Рузвельта. Остается Потсдам. Там уже заседал не Рузвельт, а Трумэн. Он мог бы и вскочить, вполне еще был бодрым президентом. Но… После уже состоявшегося испытания атомной бомбы в Аламогордо как-то не по чину было бы президенту страны, единственной в то время владеющей ядерным оружием, такое пресмыкательство. Даже перед тов. Сталиным. Трумэн пишет, как он с чувством едва сдерживаемого превосходства сообщил Сталину о том, что у США появилось небывалое по мощности оружие (это произошло 17 июля 1945 года, как раз в первый день пленарного заседания конференции). Сталин вежливо поблагодарил за новость. Никак не изменился в лице и не задал никаких наводящих вопросов. Трумэн (в отличие от Черчилля и Рузвельта) сделал опрометчивый вывод, что Сталин оказался туповат и неразвит и просто не понял важности и более того, эпохальности новости. Но тов. Сталин в эпизоде о сообщении ему об атомной бомбе превзошел самого себя и ввел в заблуждение даже Черчилля. Вот что Черчилль пишет в последнем томе «Вторая мировая война» (М.1991, cc. 663, 683).
«17 июля пришло известие, потрясшее весь мир. Днем ко мне заехал Стимсон и положил передо мной клочок бумаги, на котором было написано: «Младенцы благополучно родились». Я понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. «Это значит, – сказал Стимсон, – что опыт в пустыне Нью-Мексико удался. Атомная бомба создана». Хотя мы следили за этими страшными исследованиями на основании всех тех отрывочных и скудных сведений, которые нам давали, нам заранее не сообщили или, во всяком случае, я не знал даты окончательных испытаний.
… 24 июля, после окончания пленарного заседания, когда мы все поднялись со своих мест и стояли вокруг стола по два и по три человека, я увидел, как президент подошел к Сталину и они начали разговаривать одни при участии только своих переводчиков. Я стоял ярдах в пяти от них и внимательно наблюдал эту важнейшую беседу. Я знал, что собирается сказать президент. Важно было, какое впечатление это произведет на Сталина. Я сейчас представляю себе всю эту сцену настолько отчетливо, как будто это было только вчера. Казалось, что он был в восторге. Новая бомба! Исключительной силы! И может быть, будет иметь решающее значение для всей войны с Японией! Какая удача! Такое впечатление создалось у меня в тот момент, и я был уверен, что он не представляет всего значения того, о чем ему рассказывали. Совершенно очевидно, что в его тяжелых трудах и заботах атомной бомбе не было места. Если бы он имел хоть малейшее представление о той революции в международных делах, которая совершалась, то это сразу было бы заметно. Ничто не помешало бы ему сказать: «Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе. Я, конечно, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направить своего эксперта в области этой ядерной науки для встречи с вашим экспертом завтра утром?» Но на его лице сохранилось веселое и благодушное выражение, и беседа между двумя могущественными деятелями скоро закончилась. Когда мы ожидали свои машины, я подошел к Трумэну «Ну, как сошло?» – спросил я. «Он не задал мне ни одного вопроса», – ответил президент. Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был особо осведомлён о том огромном процессе научных исследований, которой в течение столь длительного времени были заняты США и Англия и на который Соединенные Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллионов фунтов стерлингов. Таков был конец этой истории, насколько это касалось Потсдамской конференции. Советской делегации больше ничего не сообщали об этом событии, и она сама о нем не упоминала».
А тов. Сталин между тем, прекрасно знал о новом оружии. И о том, что американцы его уже имеют и вот-вот испытают. У него были отменные источники информирования – прямо из сердцевины Манхеттенского проекта. И в СССР шла работа по похищенным Фуксом схемам, чертежам и расчетам этой самой бомбы.
В общем, некому было вскакивать перед Сталиным и держать руки по швам.
Черчилль человек текста и слова. Он очень много написал, и много говорил речей. Был отменным писателем. И, может быть, еще лучшим оратором. Видимо, самым лучшим за всю историю Британии. За свои книги он получил Нобелевскую премию по литературе (1953).
У него был поразительно отточенный и четкий стиль. И огромные знания. Как-нибудь я приведу какие-нибудь тексты из его хотя бы шеститомного труда «Вторая мировая война». И вот в этой книге нет ни единого намека на то, что он якобы говорил о Сталине.