Черчилль. Верный пес Британской короны

Во время одного из совместных обедов в Тегеране произошел замечательный инцидент. Его хорошо описал в своих мемуарах Черчилль: "Обедали мы у Сталина, в узкой компании: Сталин и Молотов, президент, Гопкинс. Гарриман, Кларк Керр, я, Иден и наши переводчики. Усталости от трудов заседания как не бывало, было довольно весело, предлагалось много тостов. Как раз в это время в дверях появился Эллиот Рузвельт, который прилетел, чтобы присоединиться к своему отцу; кто-то жестом пригласил его пойти. Поэтому он вошел и занял место за столом. Он даже вмешивался в разговор и впоследствии дал весьма пристрастный и крайне неверный отчего том, что он слышал. Сталин, как рассказывает Гопкинс, сильно меня "поддразнивал", но я принимал это спокойно до тех пор, пока маршал в шутливом тоне не затронул серьезного и даже жуткого вопроса наказания немцев. Германский генеральный штаб, сказал он, должен быть ликвидирован.

Вся сила могущественных армий Гитлера зависит примерно от 50 тысяч офицеров и специалистов. Если этих людей выловить и расстрелять после войны, военная мощь Германии будет уничтожена с корнем.

Здесь я счел нужным сказать:

"Английский парламент и общественное мнение никогда не потерпят массовых казней. Даже если в период военного возбуждения и будет дозволено начать их, английский парламент и общественное мнение после первой же массовой бойни решительно выступят против тех, кто несет за это ответственность". Советские представители не должны заблуждаться на этот счет".

Однако Сталин, быть может, только шутки ради продолжал говорить на эту тему.

"50 тысяч, — сказал он, — должны быть расстреляны".

Я очень рассердился.

"Я предпочел бы, — сказал я, — чтобы меня тут же вывели в этот сад и самого расстреляли, чем согласиться запятнать свою честь и честь своей страны подобным позором".

Здесь вмешался президент. Он внес компромиссное предложение. Надо расстрелять не 50 тысяч, а только 49 тысяч человек. Этим он, несомненно, рассчитывал свести все к шутке. Идеи тоже делал мне знаки и жесты, чтобы успокоить меня и показать, что это шутка. Однако в этот момент Эллиот Рузвельт поднялся со своего места в конце стола и произнес речь, в которой выразил свое полное согласие с планом маршала Сталина и свою полную уверенность в том, что американская армия поддержит его. Здесь я не выдержал, встал из-за стола и ушел в соседнюю комнату, где царил полумрак. Я не пробыл там и минуты, как почувствовал, что кто-то хлопнул меня сзади руками по плечам. Это были Сталин и Молотов; оба они широко улыбались и с живостью заявили, что они просто шутили и что ничего серьезного они и не думали. Сталин бывает обаятелен, когда он того хочет, и мне никогда не приходилось видеть, чтобы он проявлял это в такой степени, как в этот момент. Хотя в то время — как и сейчас — я не вполне был уверен, что все это была шутка и что за ней не скрывалось серьезного намерения, я согласился вернуться к столу, и остальная часть вечера прошла очень приятно".

Сейчас не приходится сомневаться, что в данной шутке была только доля шутки. Сталин и Молотов были вполне серьезны и в тот вечер прощупывали реакцию союзников на свое людоедское предложение. И в дальнейшем они максимально задерживали возвращение из плена германских офицеров и генералов. А нескольких наиболее опасных генералов, возможно, даже отравили, чтобы не допустить их возвращения в Германию. Но подобные меры были абсолютно бесполезны в качестве попытки воспрепятствовать возрождению германских вооруженных сил. Ведь подавляющее большинство офицеров, генералов и адмиралов вермахта, равно как и войск СС, оказались в плену у западных союзников и сравнительно быстро обрели свободу.

Черчилль тоже воспринял сталинскую идею вполне серьезно. Вот как вспоминал британский премьер об этой беседе в записке от 19 апреля 1944 года к Кадогану: "Сталин говорил о казне огромного количества, свыше пятидесяти тысяч человек, штабных офицеров и военных экспертов. Затрудняюсь сказать, шутил ли он или говорил всерьез. Царила обстановка мрачного веселья. Сталин также заявил, что потребует на неопределенный период четыре миллиона немецких мужчин на работы по восстановлению России".

Черчилль категорически возражал против хладнокровного убийства солдат, сражавшихся за свою родину. Он полагал, что будет справедливо, если военные преступники, совершившие варварские преступления, предстанут перед судом, но был против наказания людей в политических целях.

В Тегеране пытались решить вопрос, стоит ли разделить Германию на несколько государств. Сталин идею разделения горячо поддерживал. Рузвельт с ним согласился. Черчилль заявил, что он в принципе не против, но главным считает отделение Пруссии — центра немецкого милитаризма.