Чердаклы

После уничтожения Нью-Йорка и поражения США стало предельно ясно: у вас не осталось выбора. Только безоговорочное подчинение нашей воле. Можете не подчиняться. Можете восстать. Нас это не волнует. Вы нам не нужны. Только мы знаем, что впереди и куда следует двигаться. Если вы покорно следуете за нами, у вас сохраняется шанс на дальнейшее существование. Но предупреждаем: никакого сотрудничества. Делаете лишь то, что вам велят. Любая попытка возражать – самоубийственна. Сопротивление абсолютно невозможно. Никакой линии фронта нет – Мы везде! Покорность или Смерть!.

… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …

Миша Павлов

На экране взлетная полоса военного аэродрома. Появляется Миша Павлов, он одет в летную форму – весь в коже, цепях, заклепках, на лбу черная повязка с изображением крылышек. Рюриков одет проще – в форму донского казака, на нем синяя фуражка, гимнастерка, портупея и все такое прочее. На летном поле до самого горизонта – тарелки, тарелки, тарелки, тарелки, тарелки… Будто обеденный стол, сервированный на тысячу голодных персон. На пупырчатых, как бы картонных поверхностях тарелок изображения трехглавого орла, Благородицы, святого Аджубея Первопрестольного.

На ближайшей к Павлову тарелке намалевано белой краской: Гриша, не улетай! Какой, на хер, Гриша, с раздражением думает Павлов, но тут же убирает раздражение с лица – его окружают репортеры. Сотни фотообъективов наставлены на него, телевизионщики поднимают над головами камеры и суют микрофоны ему прямо в лицо. Он чуть отстраняется и с беспокойством оглядывается, ища глазами пресс-секретаря – ему нужно подтверждение, что он выглядит на все сто. Нужно казаться решительным, этаким отчаянным хлопцем, но в то же время мудрым и спокойным отцом нации современного типа – простым и сильным парнем, таким, какой вам нужен. Пресс-секретарь из-за толпы показывает ему большой палец: все о’кей! Павлов вертит в руках бутылку кока-колы, в горле пересохло, ему нужно сделать глоток, но он спохватывается: это не патриотично, надо было взять квас или пиво «Жигулевское», о чем только думает этот долбак, он снова сердито поворачивается к пресс-секретарю, но сказать ничего не может. Отбрасывает бутылку, подбоченивается. Какой великий момент! Исторический! Они летят утюжить Америку. Мы поставим их гаком! Так он сформулировал боевую задачу. Он уже видит на месте Нью-Йорка горы щебня, бетонного крошева и искореженной арматуры. И легкий дымок над Манхэттеном. Всех, фак, газнесу к чегтовой матеги! Ха-ха-ха. После этого они меня не избегут?..

Но репортерам он ничего не говорит – никаких интегвью, все будет сказано после экспедиции! У тебя есть что-нибудь в Бони? – спрашивает он у Рюрикова, когда репортеров прогоняют и они остаются вдвоем. Чего? – испуганно отзывается Рюриков. Запретить бы к чертовой матери употребление всех этих умных слов, думает Фридрих, кажется, кто-то такое уже предлагал. Бут? Гучков? Миша повторяет вопрос: у тебя есть что-нибудь в Банк оф Нью-Йогк? Нет? Ну и славно! Пгикинь, говорит он, Курилы не надо будет продавать, а? Ничего не надо продавать! И все, что нам надо, возьмем без усилий. Вот, например, Гавайи. Нужны нам Гавайи? Нужны нам Мальдивы? Тринидад и Тобаго? Сейшельские острова?..

Если говорить о приоритетах, произносит тоскливо Рюриков, я спрашивал у Старика, он сказал: совсем не обязательно нам лететь самим, ведь по Внутренним правилам… Не ссы, дружище, мы им вставим пистон в анальное отвегстие и тут же вывесим наш Мемогандум – представляешь, какой поднимется шум!

К ним подходит молодой и весьма представительный генерал ВВС. Выглядит он бесподобно. На нем василькового цвета мундир с морковными отворотами и золотыми галунами. Товарищ верховный главнокомандующий! – лихо рапортует он, – летная дивизия № 987654321 Армагеддон к выполнению боевого задания готова! Вольно, лениво бросает Павлов, ага, а я тут у вас сейчас не главнокомандующий, а командиг дивизии. Так? Так. Ну, генегал, последнее напутствие, что ли? Генерал кивает и начинает излагать кое-какие детали.