Чердынец

— Доброе утро, Трофим Игнатьич! Бабушка передала, что ты заезжал, просил заглянуть. Ты, смотрю, совсем уж собрался?

— Да, Юра! Днем съезжу еще в город, нужно кое-что забрать у знакомых. А завтра, по холодку, двину. Что тянуть… Я ж, Юра, с приятелем своим разговаривал по межгороду. Ждет. Говорит, что и с домом — проблем не будет. Есть у него на примете пара-тройка домиков небольших. Говорит, приедешь, смотреть-выбирать будем.

— Да, Юра! Вот смотри, я завтра, когда уезжать буду, ворота гаража запру на задвижку изнутри. Их так, снаружи, хрен кто откроет. Дверь гаража — замкну на навесной замок, а ключ — вот здесь будет.

Игнатьич показывает в ограде, куда он спрячет ключ.

— Ага. Понятно все.

— Ну что, Юра. По чайку, в крайний раз?

— Давай, Трофим. Чаек у тебя всегда хороший.

Сидим, пьем чай. Молчим — а что говорить? Человек — уже не здесь мыслями, а в дороге. А может уже и там, в Крыму.

— Юра, смотри. Вот я сапоги полетные оставил. Мне они там — ни к чему. Хорошие сапоги, почти новые, вишь — овчина какая внутри. Вот кожух, ношенный, конечно, изрядно. Но — вполне еще по дому, по ограде что делать зимой…

— Да… вот гляди, я оставляю, а там — сам смотри, хочешь бате своему отдай или дедам, а не захочешь — так… хоть выкини.

Трофим достает откуда-то из шкафа аккуратно завернутый в газету продолговатый предмет. Бережно разворачивает обертку и протягивает мне на руке финку в черных кожаных потертых ножнах. Хотя — нет, не финку, есть латунная гарда. Два усика — верхний, если держать нож правильным хватом, чуть выгнут к острию. Нижний — немного загнут к рукояти. Примерно так делалась гарда на «Вишнях», насколько помню. На фотографии в интернете видал.

Рукоять наборная, похоже — из бересты, чем-то пропитана. Низ рукояти — тоже либо латунь, либо медь. Таким ножиком и по голове торцом ручки садани — мало не покажется.

А тяжеленький такой, свинорез! Отстегиваю предохранительный ремешок, тоже кожаный, тяну нож из ножен. Оп-па!

— Это что же — булат? Или — дамаск? Или еще какой харалуг? — разглядываю четко видимый рисунок на ноже — как будто сотни перевитых и плавно изгибающихся волосинок покрывают сероватое тело клинка.

— Не знаю, как это называется… Мне его дружок мой, еще в сороковых годах выковал. Вот — как память о нем остался!

— Так что же ты… память — и вот так чужому отдавать? Нельзя так, Трофим. Не по-людски как-то…

— Ты давай — бери! А нет — так вон через огород и под гору, в болото швырни!

— Ты меня совсем за дурака-то не держи! Такую вещь и в болото?!

— Ну так — бери! Когда — дают!

Я еще разглядываю нож. Знатный режик! В руке — как влитой! Клинок не длинный — сантиметров пятнадцать, может семнадцать. Но довольно широкий — как мне кажется, сантиметра как бы не четыре. Обух толстый, миллиметра четыре, если не пять. Потом, после середины — треугольником спускается к лезвию. Боевое острие — хищной щучкой! И баланс — правильный. Ай, хорош! Вот прямо — влюбится можно, такой вот живопыр!

Я отхожу чуть в сторону, прикрываю глаза, и осторожно… перехватываю рукоять, пропускаю ее между средним и безымянным пальцем правой руки. Оп! Рука идет вверх, уже почти на самом верху, нож разворачиваю в руке, так же придерживая пальцами, на обратный хват, имитирую удар сверху. Оп! Рука идет вниз, нож разворачивается снова в прямой хват. Раз — рука проходит справа снизу влево, вверх; опять обратный хват, укол в лицо! И еще раз так же, и второй — снизу, вверх! Тычок прямой на уровне груди! Мах — на уровне лица! Рука вниз, за спину, перехват левой — раз! Хват прямой, рука вверх — хват обратный! Медленно, конечно, очень медленно! Мне бы мой взводный за такое — душу на раз пробил бы!

Ф-ф-ф-ф-у-у-у-у… выдыхаю воздух… открываю глаза. Нахожу взгляд Трофима, чуть прищуренный, внимательный. Улыбаюсь чуть виновато:

— Давно не тренировался! Хотя… в этом теле — никогда не тренировался!

— Откуда такое?

— Разведрота Н-ской мотострелковой дивизии, семьдесят седьмой — семьдесят девятый… старший сержант, замкомвзвода…

— Ишь ты… значит — нравится мой подарок?

— Нет… не нравится, потому как отдариться за такой нож — нечем!

— А и не надо! Ко двору пришелся — уже хорошо!

— Ну… так нельзя! Вот… хотя бы монетку возьми, — достаю из кармана штанов пятак, — у русских примета плохая — ножи бесплатно принимать.

Трофим хекает, берет монету, прячет в карман.

— А… ты его не поил ли случаем?

Что-то мне говорит, что нож этот — вовсе не «девственник»!

Митин смотрит на меня удивленно, потом отводит взгляд:

— Году в пятьдесят третьем… мы с корешком моим — вот кто этот нож и ковал… решили подкалымить на себя. И подались на Северном Урале по золотишку…

— Тогда каждую весну по тундре, да и по тайге немало бегунков бегало, которых зеленый прокурор позвал. Ловили их, конечно… Это же отморозь полная была. Там и своих на консервы пускали, а уж чужих — и вовсе не жалели. С такими в тайге встречаться — ой неудача! А тут ханты мимо нас шли, говорят — трое в тайгу ушли, и солдатика грохнули, так что автоматик у них есть.