Череп Бухгалтера

Мгновение спустя я увидел приближавшийся тусклый свет ручного фонаря. Его держала другая женщина. Когда она подошла ближе, я увидел, что она средних лет, но ее волосы, стянутые в узел, уже начали седеть.

- Агафа! – крикнула она. – Иди сюда!

- Подожди! Ты сказала… - обратился я к девушке. – Что это за соломенный человек?

Агафа посмотрела на свою мать, но та схватила ее за руку и потащила прочь.

- Простите, господин исполнитель! – сказала старшая женщина. – Это просто глупые разговоры. Мы верим в Императора и честно исполняем наш долг. Мы честные люди.

Она не стала ждать, что я скажу в ответ.

- Пошли, Агафа! Уже слишком поздно, чтобы гулять по улице.

Когда я вернулся к дому для гостей, дверь оказалась открыта. Вокруг стояла зловещая тишина.

- Террини? – позвал я, открыв дверь в спальню моего напарника. Комната была пуста.

- Террини? – я пошел на кухню.

Я обыскал все комнаты в доме, но Террини нигде не было.

Я вышел на задний двор, продолжая звать его.

- Да что с тобой такое? – выругался Террини, распахнув дверь туалета и застегивая ремень. – Тише ты. Уже нельзя человеку справить нужду спокойно?

Я почувствовал себя глупо.

- Принес рекаф? – спросил он.

- Да.

- Слава Императору!

Пока мы ждали, когда вода закипит, я сам воспользовался возможностью посетить туалет, а Террини тем временем свернул пару лхо-сигарет.

Туалет находился в деревянной будке. Внутри было темно. Дверь со скрипом открылась. Я понял, что там яма, и не стал заходить внутрь. Оттуда пахло дезинфицирующим средством и обычной для этого места затхлостью. Остановившись на пороге, я справил нужду в направлении ямы.

Снаружи стоял пластиковый бочонок с водой и подвешенным на него ковшом. Взяв ковш, я плеснул воды в яму, потом захлопнул дверь туалета и поспешил назад в дом. Войдя, я тщательно запер заднюю дверь.

К этому времени кастрюля с водой уже закипела, и Террини насыпал в кипяток солидную порцию порошка рекафа. Подождав, пока порошок растворится, он отцедил твердые частицы.

- Вот, - сказал он, передавая мне кружку. Я закурил свою лхо-сигарету и дал прикурить ему.

Мы сидели и пили рекаф. Я рассказал Террини о девушке и о том, что она упомянула «Соломенного человека».

Террини выдохнул длинную струю синего дыма.

- Что это за соломенный человек?

- Я не знаю. Ее мать увела ее, прежде чем она успела объяснить, - ответил я. – Но технопровидец на похоронах тоже упоминал его. И помнишь, на ферме Маммы Джетт было соломенное пугало? Не знаю, но что-то все это мне не нравится.

Террини покачал головой.

- Это фермы. Здесь повсюду соломенные пугала. Не позволяй местным запудрить тебе мозги, - сказал он, стряхнув пепел с сигареты в железную тарелку, стоявшую у нас вместо пепельницы. – Все это – вина этого идиота бухгалтера. Он слишком слаб и впечатлителен. Его люди позволяют себе слишком сближаться с сервами, и видишь, к чему это приводит!

Он заметил выражение моего лица.

- Не волнуйся. Завтра мы расстреляем кое-кого из них, это приведет в чувство остальных. После этого мы сможем вернуться домой.

«Домой», подумал я, докуривая лхо-сигарету и гася окурок в тарелке. Сейчас дом казался так далеко.

Той ночью я закрыл ставни в моей спальне, тщательно проверил замки, выключил свет, и долго лежал без сна, прислушиваясь к шорохам пустошей.

На этот раз в моих снах надо мной стояла Агафа. Черные глаза, холодная кожа, этот взгляд, казалось, высасывающий всю жизнь из комнаты. Я попытался встать, но она опустилась на колени рядом с моей постелью, и взяла меня за руки.

- Бойся соломенного человека! – прошептала она. И я в испуге проснулся.

В комнате никого не было, дверь была закрыта. Через коридор было слышно, как в другой спальне храпит Террини.

Воздух был прохладным. Я натянул одеяло на плечи, глубоко вздохнул и попытался успокоиться. Я ворочался в постели, казалось, часы, то засыпая, то снова просыпаясь.

В другом сне я оказался в камере в подземельях Казарм Силовиков в Эверсити. Там отчетливо ощущался запах старой крови, мочи и сырости. Я слышал крики пытаемых. Эти вопли становились все ближе, по мере того, как дознаватель шел вдоль ряда камер.

Я слышал, как вопит человек в соседней камере. Его крики начались медленно, потом поднялись до пронзительного вопля дикой боли, и, наконец, затихли. Я слышал хруст каменной крошки под тяжелыми ботинками дознавателя, звон ключей, лязг замка…

Когда дверь открылась, в свете люменов коридора, я увидел, что дознаватель – мой отец. Я должен был бы испытать облегчение, но когда он вошел в камеру, я понял, что он здесь не для того, чтобы освободить меня. Его руки были окровавлены. В кулаке он держал нож, и, когда он заговорил, я увидел, что во рту у него клыки.

- Сын мой, - прохрипел он. – Ты любишь меня?

Такого вопроса отец мне никогда не задавал. И я об этом никогда не думал. Несомненно, я боялся отца, но любить?

Но я не был глупцом.

- Да, отец, - сказал я. – Конечно.

Он подошел ближе. Одна сторона его лица была словно парализована. Я с ужасом увидел, что его горло перерезано от уха до уха, и вся его грудь залита кровью. Кровь блестела в свете люменов.

Его дыхание было затрудненным.