Череп императора

— Бывают, — поморщился парень, — но не каждый вечер. И только после заседаний. Вообще-то у нас не коммерческий клуб, так что и музыка играет тоже не коммерческая. Если кто и выступает, то разные экстремальные группы. На прошлой неделе у нас играли парни из группы «Шесть Мертвых Енотов», слышали, наверное?

— Нет, — пожала плечами Дебби. — Не слышали.

— Ну, не важно. Иногда вместо танцев у нас проводятся чтения революционной поэзии или выставки радикальных художников.

— А много вообще в Петербурге ультралевых партий? — наконец встрял в разговор Брайан.

— Много, — убежденно кивнул головой тип, — около десяти. Есть анархисты, троцкисты, национал-большевики, просто большевики, неомарксисты, маоисты, скинхеды…

— Скинхеды — это ультраправые, — удивился Брайан.

— Это в Ирландии они, может быть, ультраправые, а у нас — ультралевые.

— Но это же профашистская организация! Антиреволюционная, антигомосексуальная и антисемитская!

— Ничего подобного. У нас в клубе скинхеды выступали с изложением своей программы сразу после парней из радикальной иудейской организации «Кох». И ничего — не подрались.

— «Кох» — это тоже ультраправая организация, — не сдавался Брайан, — сионистская и нетерпимая к оппонентам. Они, насколько я знаю, выступают за теократию и все в таком роде.

— Я не знаю, что такое эта твоя «теократия», но в петербургском отделении «Коха» состоят нормальные леваки. По-моему, для них главное не иудаизм, а навешать кому-нибудь по ушам и поколотить витрины. Остальное не важно.

— Настолько не важно, что они готовы состоять в одном клубе с фашистами-скинхедами?

— Ага. И со скинхедами, и с бойцами из «Фронта Сексуального Освобождения Человечества». С кем угодно. Мы здесь все заняты одним и тем же делом — боремся с Системой…

— Извините, а что будет происходить в вашем клубе сегодня? — спросил я. Погрязнуть в выяснении нюансов шизофренической жизни петербургских радикалов мне не хотелось.

— Сегодня у нас «анархо-елка». Наши активисты устраивают новогодний праздник.

— До Нового года еще три месяца.

— Это не важно. Настоящие революционеры никогда не обращают внимания на такие условности. Что такое время? Это то, что мы о нем думаем. Если мы решим отмечать Новый год осенью — кто может нам помешать?

— Действительно, — согласился я, — почему бы не отметить Новый год осенью? И какова же программа?

— Сегодня будут три доклада: «Региональный сепаратизм как веление времени», «Голливудский кинематограф как средство воспитания бойца революции» и отчетный доклад петербургского отделения ЕБЛО.

— Петербургского отделения чего? — не понял я.

— ЕБЛО, — улыбнулся парень.

— Используете непечатную лексику как средство эпатажа масс?

— Нет. «ЕБЛО» значит «Единый Блок Левой Оппозиции», — объяснил парень. — Это объединение, состоящее из нескольких небольших радикальных партий.

— Что это слово означает по-русски? — спросил Брайан, с открытым ртом ловивший каждое слово патлатого экскурсовода.

— Это ругательство. Непереводимая игра слов.

— Да-да, — закивал парень. — Непереводимая игра… Хотя есть и переводимые. Неделю назад у нас выступали девушки из ассоциации ФАК.

— Феминистки? — буркнула Дебби.

— Воинствующие нимфоманки? — заинтересовался Мартин.

— Ни то ни другое. ФАК означает «Федерация Анархисток Купчина». Это девушки леворадикальных взглядов, ведущие классовую борьбу в южных районах Петербурга. Есть еще художественное объединение «За Анонимное И Бесплатное Искусство». Сокращайте сами.

— Да-а, — вздохнул я. — Ну и названьица у ваших организаций.

— Почему только у наших? Вы знаете, что в Москве официально действует общественное объединение под названием «Факел и Щит»? Это какие-то ветераны то ли МВД, то ли ГРУ.

— Fucked and Shit? — переспросил Брайан. — Классное название. Нужно записать. А что это значит по-русски?

Они с патлатым типом пустились в обсуждение каких-то только им понятных деталей программ местных радикальных группировок, а я откинулся на спинку стула, закурил и огляделся. Зал постепенно заполнялся. Публика была сплошь в кожаных куртках, разношенных армейских ботинках и черных нашейных платках. Встречая знакомых, завсегдатаи шумно целовались. Некоторые были довольно здорово пьяны. Наша компания на общем фоне смотрелась странновато.

От нечего делать я взял лежащий на столе потрепанный журнальчик и перелистнул пару страниц. Прямо на первой полосе была помещена картинка, изображающая повещенную на крюке от люстры грудастую блондинку в камуфляжной куртке и с «Калашниковым» через плечо. Картинка иллюстрировала стихотворение «Смерть партизанки»:

…Я вчера потеряла значок с изображением Председателя Мао.

Смогу ли дожить до утра — или должна умереть за оплошность?

Нет мне прощения, товарищ не даст мне пощады!..

— Извините, — прервал я устроителя акции, что-то объяснявшего Брайану насчет Че Гевары и предательства революции. — Вы говорили, у вас здесь можно купить пива?