Череп императора

Я пропустил его реплику мимо ушей. Друг, тоже мне, выискался. Он бы еще попросил называть себя «Володькой-шпиёном».

— Послушайте, майор. Я, конечно, понимаю, вы человек государственный, да и вообще… При исполнении. Но я бы хотел сразу сказать, что по поводу всего этого думаю. Можно? Разумеется, мне не нравятся люди, которые стреляют в пузо своим ближним. Разумеется, я готов помочь следствию. А то не ровен час — замучает меня моя гражданская совесть… Но никакого желания участвовать в вашей «Зарнице» я не испытываю. Вы раскроете это дело, вам дадут подполковничьи погоны, орден и почетную грамоту… Не знаю, что там у вас в таких случаях полагается… Мне не дадут ничего. Честно сказать — мне ничего и не надо. Пусть порок будет наказан, а добродетель вознаграждена. И это — всё. Давайте обойдемся без взаимных лобзаний и дружбы домами. Ладно? Извините, если это прозвучало грубо…

Майор улыбался и даже как-то по-домашнему подпер щеку кулачком. Судя по всему, моя филиппика ничуть его не задела. Хотя, скорее всего, ему было просто наплевать на все, что не относится напрямую к его профессиональным обязанностям.

— Ладно, — кивнул он. — Кто бы спорил… Пойдемте, думаю, все уже готово. Одна просьба — вы уж все-таки спросите у этого подстреленка — он тогда стрелял в китайца или не он? И если не он, то кто? Пусть скажет…

Мы вышли из кабинета, майор закрыл дверь на ключ, и мы спустились на первый этаж. Часовой отметил мой пропуск. Мы перебежали по мокрой дорожке в особнячок напротив.

Здесь с формальностями было проще. Майор сказал часовому: «Это со мной», и тот открыл дверь. За очередным поворотом выложенного кафелем коридора нас встретила симпатичная медсестра в белом халатике.

— Уже можно? — спросил майор.

— Нет пока, — извиняясь, улыбнулась медсестра. — Семен Яковлевич просил подождать еще пару минут. Пойдемте, пока переоденетесь.

Она проводила нас в раздевалку, повесила мой мокрый плащ на плечики и выдала нам с майором по стопке хрустящего накрахмаленного белья. Белый халат с тесемками на спине, белая шапочка, белые бахилы на ноги.

— Зачем все это? — поинтересовался я у майора.

— Разговаривать будем уже в операционной — времени нет. А там, сами понимаете, стерильность.

Вернувшаяся медсестра провела нас к двери, на которой действительно значилось: «Операционная», и сказала:

— Ждите. Вас вызовут. Мы принялись ждать.

Майор то и дело поглядывал на свои дорогие часы. Я прислонился к стене. Прямо передо мной, напротив, висело объявление: «Курить воспрещается». Жаль, я бы с удовольствием покурил.

Наверное, на лице у меня отразились тоска и разочарование, потому что майор, пошагав несколько минут взад-вперед, решил развлечь меня светской беседой.

— Это здание — наша ведомственная больница, — принялся объяснять он. — Сюда привозят раненых, которые могут быть полезны следствию. Здесь их лечат, полностью ставят на ноги, а заодно и охраняют. А то вы, журналисты, вечно кричите, что мы, мол, только калечить людей умеем. Между прочим, у нас здесь собраны очень хорошие доктора. Честное слово — сплошь ведущие специалисты… Морг, опять-таки, лучший в городе. Оборудованный по последнему слову. Не желаете взглянуть? Время пока есть.

Он показал рукой на соседнюю с нами дверь. На двери висела табличка: «Вход в морг».

— Нет, спасибо, — вежливо отказался я. — Верю, знаете ли, на слово.

— Зря, — удивился моему отказу майор. — Действительно очень хороший морг. Там, кстати, лежит тело этого вашего китайца… Генконсульство попросило подержать пару дней, пока они не подготовят все к отправке на родину.

— Ли Гоу-чженя будут хоронить в Китае?

— Да, — кивнул майор. — У нас в стране ни индусов, ни китайцев, ни японцев не хоронят, отправляют домой. У индусов это как-то там с их религией связано, а китайцы и японцы своих покойников в основном кремируют. А у нас это, сами понимаете, никак…

— Почему? — не понял я.

Майор усмехнулся.

— А вы не в курсе? Сейчас расскажу. Мы тут еще в восемьдесят шестом пробовали одного японца в нашем крематории кремировать. Чтобы кремировать белого, отводится минут двадцать — двадцать пять. Хватает выше крыши, от тела остается только мелкий и легкий пепел. А с этим, помню… Открываем камеру через полчаса, а он только обуглился малость. Поддали жару, ждем. Открыли еще через полчаса — опять не готов. Короче, поджаривали мы его тогда почти четыре часа. А всё почему, знаете? Они же там, у себя, рисом питаются. От этого риса у них биохимия организма другая, не такая, как у нас. Вот они и не горят.

От майоровой истории меня, признаюсь, начало малость подташнивать. Показалось, что в коридоре поплыли запахи прозекторской и горелого мясца. Я покосился на майора, но он ничего не замечал и заливался соловьем.