Череп императора

Столики были в основном заняты, и я подсел к здоровенному рыжему парню, сидевшему у забрызганного окна и тянувшего пиво. Угрюмо на него посмотрел, снял плащ и положил между нами. Не вздумал бы он с разговорами лезть. И без них тошно. Я даже не мог сказать, что конкретно со мной творится. Хотелось одновременно завыть, умереть и проломить стену кулаком. Кстати, судя по саднящим костяшкам пальцев, какую-то стену проломить я сегодня уже пытался. Подробности вспоминались с трудом.

Глупо, Господи, как глупо! Что за жизнь… Ты ступаешь на зеленую солнечную лужайку, а она оказывается трясиной. Мы предаем, нас предают, кто-то становится изменником, кто-то завтра изменит изменнику. А ведь я почти поверил, что все будет хорошо. Почти влюбился… Твою мать! От воспоминаний о поросячьем восторге минувшего утра было стыдно и хотелось блевать.

Девушка в коротенькой футболке, едва прикрывавшей шикарный бюст, принесла мне виски и миноги. Зал постепенно наполнялся. Бармен за стойкой лениво пританцовывал под доносящуюся из дэнс-зала музыку.

Я отхлебнул виски. Да-да. Точно такой же вкус, как тогда… Как вчера, когда я пил вместе с ней. Пил, болтал, целовался и абсолютно не ценил своего счастья. Ч-черт. Ну зачем я сегодня его заказал? Вполне сгодилась бы и текила…

Я отхлебнул из стакана, сложил руки на столе и положил на них тяжелую голову. Господи! Ты все можешь! За что мне все это? Ну сделай так, чтобы этот мир не был таким дерьмом, как сейчас. Пожалуйста…

Перед глазами проплывали лица людей, встреченных мною на протяжении последней недели. Большей частью мерзкие, нездоровые, алчные… Гады! Гады! Гады! Кто, черт возьми, придумал этот ублюдский порядок вещей, при котором единственное, что интересует людей в этой жизни, — это перелезть через голову ближнего, схитрить, сблефовать, извернуться и оказаться-таки на самом верху, чтобы затем смотреть вниз, на копошащихся там, и радостно потирать потные ладони? Какой урод все это изобрел, а? Поймать бы гада, отвернуть башку, чтобы не изобретал чего попало…

Мне этого не надо. Я играю в совершенно другие игры. Желаете лезть наверх? Семь футов под килем! Мне неплохо и здесь, в самом низу. Уж лучше я буду сажать свою печень ударными дозами алкоголя, чем стану из кожи вон лезть, чтобы доказать всем вокруг, что я совсем не неудачник. Неудачник-неудачник! И еще какой! На хрена она мне нужна, эта ваша удача?!

Я жахнул по столу так, что стаканы подпрыгнули и жалобно звякнули. Бармен посмотрел в мою сторону недовольно и настороженно. Плевать. Пусть смотрит как хочет. Мне на всех наплевать. Впрочем, рыжий парень, сидевший напротив, смотрел на меня, наоборот, скорее с интересом.

— Слушай, — сказал я ему, и сам, похоже, нетвердо соображая, что собираюсь сказать. Хотелось поговорить с живым человеком, — всяко лучше, чем сидеть и молча сходить с ума. — Слушай, а ты в любовь веришь?

— Как это? — ухмыльнулся парень.

— Ну как-как… Элементарно… В любовь… В то, что она есть, что без нее нам всем никак нельзя, что она нужна нам, как… как… ну, вот как миноги к этому виски…

— Хм, — сказал парень. — Вообще-то я миног не люблю… А вообще… Ну верю, конечно, в смысле, в любовь.

— Тогда давай за нее и выпьем.

Мы выпили. Перед глазами у меня плавали красные пятна, воздух в клубе дрожал, как в знойный день над асфальтом. Доза алкоголя, выпитого мною за сегодня, явно приближалась к критической.

— Любовь штука особая, — говорил мне парень. — Вот взять, к примеру, телок. Я полторы недели назад пить начал, так только вчера остановился. И каждый день почти новую телку снимал, понимаешь? Устал страшно. А ты говоришь, любовь… Они ж, считай, все такие. Ну, или, может, не все, но большинство. Только помани…

Вообще-то я так не думал. Но тогда, помню, сказал: «Это точно!» — залпом допил свое виски и заорал:

— Э-эй! Бармен! Принеси-ка еще «Уокера»! Два по сто! — Встать и самостоятельно дойти до стойки казалось практически невыполнимым.

Бармен явственно поглядывал в сторону секьюрити.

— Погоди, — сказал рыжий, перехватив его взгляд. — Не ори, а то еще выгонят. Я сам принесу. Меня, кстати, Шуриком зовут, а тебя?

Он вылез из-за стола и отправился покупать виски.

— Ну, за знакомство? — сказал он, вернувшись. В руках он держал два широких стакана с коричневым «Джонни Уокером».

— Давай, Шурик.

Мы выпили.

— Ты, кстати, чего такой нахлобученный? Проблемы замучили?

— Ага, — кивнул я, борясь с икотой.

— С телками, что ли? Да ну-у… Брось ты, Илюха, не обращай внимания.

Я чувствовал, что мир стремительно теряет четкость очертаний. Язык у меня заплетался, а то я объяснил бы этому рыжему Шурику, что тем только с самого утра и занимаюсь, что пытаюсь не обращать внимания. Но — вот ведь незадача! — не могу.

Как можно не обращать внимания на то, что единственное, чего я хочу от этой жизни, — это быть вместе с нею. С той, которая была в постели лучше, чем все вместе взятые предыдущие мои девушки, которой было абсолютно наплевать на все нормы приличий и с которой — судя по тому, что сообщил мне майор Борисов, — я больше никогда в жизни не буду рядом.