Череп на рукаве

Семья собралась вся — включая самых младших. Едва войдя, я столкнулся взглядами с младшей сестрёнкой, Танюшкой, чудным голубоглазым и блондинистым созданием одиннадцати лет от роду. Глаза смотрели недоумённо и испуганно. Она не понимала, что тут творится, почему её оторвали от игр с подружками и заставили сидеть на странном, внезапно случившемся семейном обеде, который не обещал ничего весёлого.

Отец сидел во главе стола. Раздражённо крутил в руках вилку, не глядя на меня. На другом конце застыла мама — словно статуэтка из слоновой кости. Со спины маму до сих пор принимали за девушку — несмотря на то, что у меня насчитывалось в общей сложности девять братьев и сестёр. Я был десятым, или, точнее говоря, первым. Поскольку был старшим.

Георгий, второй брат. Всегда был правой рукой отца в «делах». Смотрит вниз, на меня глаза не поднимает.

Лена, третья сестра. Тоже правая рука, но на сей раз — мамина. Вечно возилась с малышами, и её никогда не требовалось ни заставлять, ни понукать — живых детишек она предпочитала куклам. Губы у неё подрагивают, вот-вот заплачет.

Света. Посверкивают старомодные круглые очки в архаичной металлической оправе. Пальцы судорожно мнут кружевные манжеты чёрного строгого платья — сестру явно выдернули с какого-то собрания.

Ларион. Ну, он ещё мальчишка. Хотя взгляд уже как у настоящего волчонка.

Остальные — мелкота. Александр, Людмила, Виктор и младшая Танюшка. Они ещё школьники.

Я вошёл последним. Полученная утром записка гласила, что семья собирается в пять, и я не опоздал — но, похоже, остальные успели раньше. Может, их и созывали пораньше?…

Никто не взглянул на меня. Даже отец.

Он заговорил, по-прежнему упорно не отрывая глаз от скатерти, словно надеялся разглядеть там невесть что.

— Я взял на себя труд проинформировать остальных о твоём решении.

Я попытался как можно более независимо пожать плечами.

— Может, с этим стоило бы подождать, отец?

Я хотел, чтобы мой голос звучал твёрдо и уверенно, но, увы, не получилось. С моим отцом, когда он в гневе, так запросто не поговоришь.

— Нет, — на сей раз отец поднял глаза. Глаза у него казались белыми от бешенства. — Нечего ждать и тянуть. Ты опозорил всю семью. Всех нас. Говорю это не для тебя — тебе уже ничего не поможет и тебя ничем не исправишь. Говорю для остальных, надеясь, что смогу прибавить им хоть немного ума и понимания.

— Что это за спектакль, отец? — Я слегка возвысил голос. — Даже если тебе не нравится моё решение…

— Твоё решение?! — взревел он. — Предательство — это твоё решение?! Идти на службу к этим… этим… — отец Потряс кулаком, не находя, наверное, слов.

— Мы граждане Империи, отец. Новый Крым подписал договор. Ты забыл, что там и твоя подпись?…

— Неужели ты думаешь, что мы хоть на минуту смиримся?! Если бы мы тогда его не подписали, на месте Севастополя осталась бы радиоактивная пустыня. И ни тебя, ни твоих братьев и сестёр — никого не осталось бы в живых!

Я не нашёл ничего лучшего, как пожать плечами. Поймал краем глаза взгляд Танюшки — голубые глаза стали похожи на озёра от застывших в них слез.

Мама сидела, по-прежнему не шевелясь. И молча смотрела перед собой на сверкающе-пустую тарелку. Сегодня в ход пошёл «торжественный» сервиз, который у нас доставали только в особенных случаях: дни рождения, Рождество и так далее…

Сегодня, значит, тоже «особый случай».

Отец перевёл дыхание. Схватил графин с водой, налил в хрустальный бокал, шумно выпил. Впечатал бокал в стол, вновь поднял на меня глаза, и я вновь не выдержал его взгляда.

— Мы решили, — на скулах отца заиграли желваки. В свои сорок пять (я появился у них рано, когда маме было всего восемнадцать, а отцу — на два года больше) он выглядел очень внушительно. Никогда не занимался накачиванием мускулов, а завяжет узлом любого культуро-каратиста.

— Мы решили, что тебе здесь больше места нет.

Мама вздрогнула, Света стащила с носа очки, яростно принявшись протирать и без того идеально чистые стёкла. Пальцы её дрожали.

Я вновь пожал плечами.

— Ты ничего не докажешь, отец…

— Тебе здесь больше места нет, — отчётливо повторил он. — И ты больше не первый наследник. Подпишешь добровольный отказ от наследства и передачу своей доли семейных акций Георгию.

— Не имеешь права!

— Очень даже имею. По закону о неделимости майората, — злорадно сообщил он мне.

— Юра… — страдальчески прошептала мама, обращаясь к отцу.

— Что «Юра»?! Он нас предал! Предал и продал! Пусть управляет Георгий. У него и способностей к этому куда больше.

— Я могу сказать? — вдруг зазвенел голос Лены. — Или тут говорят только трое?

Отец метнул на мою сестру недовольный взгляд. — Говори, да не заговаривайся.

— Почему никто не даст сказать Русу? Наверное, у него были причины! — и умоляющий взгляд на меня. Ну не молчи, ну скажи же, что всё это не так, что всё это ошибка!..

Нет, дорогая сестричка. К сожалению, это не ошибка.