Череп под кожей

Корделия взглянула на Бивиса: на его лице отразилось страшное отчаяние, в какое только может впасть человек, узнав о начале ядерной войны. Она тут же почувствовала смутное желание ободрить его после столь явного проявления непрофессионализма. В число неприятных аспектов роли работодателя, для которой, как ей казалось, она совершенно не годилась, входило чрезмерное беспокойство за чувства подчиненных вкупе со смутным ощущением вины. А это было уж совсем необъяснимо, поскольку, строго говоря, она не являлась непосредственным нанимателем Бивиса или мисс Модсли. Оба приходили из бюро по трудоустройству мисс Фили раз в неделю, когда в агентстве накапливалось достаточно работы. К этим двоим обычно не выстраивалась очередь из нанимателей, и они, как правило, оба, что было весьма подозрительно, неизменно оказывались свободны, когда требовались их услуги. Оба добросовестно относились к работе, были честны и искренне преданны ей. Оба, без сомнения, оказали бы ей качественную секретарскую помощь, если бы она наделила их такими полномочиями. И она переживала за обоих, потому что знала: любая неудача агентства ранит их так же, как и ее. Мисс Модсли расстраивалась больше. Она была кроткой шестидесятидвухлетней женщиной, сестрой приходского священника, и жила на пенсию в крошечной комнатке в южном Кенсингтоне. Именно вследствие своей кротости, возраста, некомпетентности и девственности она только и делала, что работала в машинописных бюро, с тех пор как скончался ее брат. Бивису с его услужливостью и налетом корыстности было гораздо легче выжить в лондонских джунглях. Он якобы был танцовщиком и в свободное время подрабатывал машинистом, хотя слово «отдых» едва ли можно было применить к беспокойному мальчику, который если сидел, то вечно ерзал на стуле, а стоял всегда на цыпочках, растопырив пальцы и широко раскрыв глаза, с таким напряженным видом, словно готовился взлететь. В его дипломе, выданном безвестным секретарским колледжем, который давно закрылся, значилось, что он печатает со скоростью тридцать слов в минуту. Однако Корделия напомнила себе, что даже этот документ не гарантировал качественного выполнения мелких хозяйственных поручений.

Они с мисс Модсли, как ни странно, нашли общий язык: в приемной в перерывах между сеансами медленного набора текста эти двое болтали намного чаще, чем, по мнению Корделии, полагалось двум противоположностям, будто явившимся из разных миров. Бивис повествовал о домашних и рабочих неурядицах, перемежая рассказ непонятно откуда взятыми и зачастую непристойными сплетнями. Мисс Модсли же привносила в этот возмутительный мир невинность, теологию высокой англиканской церкви, морализаторство члена семьи священника и здравый смысл. Иногда жизнь в агентстве становилась совсем уж веселой, но мисс Модсли исповедовала старомодные взгляды в том, что касалось дистанции между работодателем и работником, и кабинет, где трудилась Корделия, был для нее неприкосновенным.

Вдруг Бивис вскричал:

– О Господи, это Томкинс!

На пороге появился маленький черно-белый котенок, осторожно, с напускной небрежностью потряс лапой, вытянул хвост, потом вдруг, придя в ужас, задрожал, стремглав бросился прочь и исчез под почтовым автомобилем. Бивис, запричитав, бросился следом. Томкинс олицетворял одно из провальных предприятий агентства: от него отказалась старая дева, носившая ту же фамилию. Она наняла Корделию для поисков пропавшего черного котенка с белым пятном у глаза, двумя белыми лапами и полосатым хвостом. Томкинс полностью соответствовал описанию, но его предполагаемая хозяйка тут же узрела в нем самозванца. После того как они спасли малыша от неминуемой голодной смерти на стройке за вокзалом Виктория, у них едва ли хватило бы духу его бросить. И теперь он обитал в приемной вместе с лотком, корзиной с подушечками и возможностью по ночам выбираться на крышу через полуоткрытое окно. Томкинс дорого обходился фирме. Это объяснялось даже не тем, что кошачья еда постоянно дорожала, хотя мисс Модсли в самом деле поступила опрометчиво, купив ему в качестве первого угощения самую дорогостоящую баночку в магазине и привив тем самым любовь к пище, которая была им не по карману: Томкинс, будучи в общем и целом глуповатым котом, каким-то образом научился различать этикетки. Дело было еще и в том, что Бивис слишком много рабочего времени посвящал играм с ним: то кидал мячик для пинг-понга, то бегал по офису с кроличьей лапкой на веревочке, покрикивая:

– Взгляните, мисс Грей! Ну разве не умный маленький попрыгунчик?