Череп в небесах

Я пробрался за охраняемый периметр через заброшенный хоздвор пока ещё не реанимированного заводика. Очень скоро Севастополь превратится в настоящую мышеловку: Дариана начала с дорог, но вдоль окраин уже деловито возводилась стена из здоровенных бетонных блоков. Эдак нам придётся вспоминать заброшенные коллекторы или же классические подкопы.

В городе пока ещё работали многие магазины, но отпускали в них только по карточкам. Электронная система была сочтена слишком уязвимой для хакеров и прочих «антисоциальных личностей», так что севастопольцам раздали «простыни» разноцветных купонов, разрисованных, словно бумажные деньги, прихотливым узором и украшенных настоящими водяными знаками. На всё это время и средства у Дарианы Дарк нашлись.

Праздных прохожих, вроде меня, я почти не видел. Закрылись наши знаменитые рыбные ресторанчики – «все морепродукты подлежали обязательной сдаче государственной закупочной компании по твёрдой и справедливой цене», как гласил один из последних декретов новой власти.

Интересно, думал я, шагая по сумрачному, какому-то враз посеревшему городу, интересно, понимает ли Дарк, что очень скоро жители Нового Крыма начнут кривиться при слове «свобода» и с ностальгией вспоминать «проклятое прошлое», которое сейчас повсюду именовалось только и исключительно как «оккупация»? Что очень скоро её патрулям станут не только плевать вслед, но и, вполне возможно, стрелять, как стреляли в первое время вслед имперцам? Или это всё тоже укладывается в концепцию «управляемой оппозиции»? Да нет, чушь, конечно, слишком далеко всё зашло.

По центральной магистрали города, спешно переименованной в «проспект Свободы» из «бульвара императрицы Екатерины Великой» или просто «Екатеринки», «Катина бульвара», как его называли горожане, мимо меня тянулась длинная колонна разномастных автобусов и грузовиков. К окнам прилипли бледные физиономии ребятишек, над ними маячили лица взрослых. Люди выглядывали из битком набитых кузовов, и во взгляде каждого я читал безмерное удивление, смешанное с восторгом: «Господи, неужели всё это правда?..»

Не требовалось никого спрашивать, чтобы понять – это везли с космодрома первую партию переселенцев. Под своими куполами они совсем забыли, как выглядит голубое небо и что такое обвевающий лицо ветерок. В их глазах я читал такую безмерную, неутолимую жадность и счастье, что стало даже не по себе. Эти поверят всему, что им напоёт Дариана, только бы убедить себя, что они имеют все основания спихнуть в море прежних обитателей планеты.

Колонна, казалось, не имела конца, она заполонила весь проспект. Грузовики пёрли нагло, без стеснения обдирая бока случайно застрявшим у поребрика легковушкам. Вереница автобусов тянулась к морю – видимо, новоприбывших везли в большие отели на набережной – «Кайзер», «Кронпринц» и «Эрцгерцог», построенные перед самой войной, когда акулы туристического бизнеса Империи сочли, что Новый Крым достаточно безопасен для аристократии из «стержневой нации». Продвигалась колонна медленно, то и дело приостанавливаясь.

Я прошёл вдоль череды машин два квартала, когда она окончательно встала. Двери открылись, люди высунулись наружу – пока ещё неуверенно и даже как-то робко, не без настороженности поглядывая на небо: видать, ещё не привыкли жить без надёжного купола над головами.

Немногочисленные прохожие (всё большей частью пожилые) косились на новоприбывших, как я и предвидел, с недоверием и опаской.

Когда-то я очень любил Екатеринку. Её застраивали, когда Новый Крым был ещё свободен, но уже достаточно богат, когда ползуны и октопусы с рыбоферм стали исправно превращаться в звонкую имперскую монету. Примитивные бараки первых лет освоения снесли, и вместо них поднялись изящные двух-трёхэтажные здания, чем-то напоминавшие старую Москву, какой её рисовали художники девятнадцатого века. Нижние этажи сплошь занимали магазинчики и маленькие рестораны, широкие тротуары засадили деревьями, устроили фонтаны. К Екатеринке примыкал ещё один проспект – Петра Великого, его строили по образу и подобию Невского в Петербурге.

Я шагал и шагал – мимо закрытых дверей, опущенных железных жалюзи, и только фонтаны пока ещё весело и беззаботно журчали, знать ничего не зная о людских бедах.

Декоративная брусчатка Екатеринки кончилась, проспект упёрся в морскую набережную, вознесённую метров на двадцать над пеной прибоя. По правую руку от меня остались Северная и Южная бухты, битком забитые промысловыми траулерами и плавучими рыбозаводами; впереди лежал только океан.

Я повернул налево, вновь зашагал, стараясь придать себе максимально деловой и озабоченный вид. Хотелось пройтись медленно, впитывая и наслаждаясь каждым лучом, отражающимся от беломраморного парапета; но нельзя, ответственные работники так не ходят, это только возбуждает нездоровый интерес патрулей.