Черепаха Тарази

Армон пошел мрачно вниз и вернулся, ведя за собой Денгиз-хана, Гольдфингера, а также Фарруха с Майрой.

Тарази стоял и, не веря своим глазам, смотрел, как изменился эмир и его прислужник - немец. Денгиз-хана можно было узнать лишь по надменному виду, хотя в потрепанной одежде он больше походил на нищего бродягу.

Фаррух и Майра, увидев Тарази, спрятались под лестницей и, сколько Денгиз-хан ни звал их властным жестом, не желали выходить.

- Мой дорогой друг! - бросился к Тарази Денгиз-хан, желая обнять его так же дружески, как в саду у дворца, но Тарази хмуро отступил на шаг, и эмир остался стоять с поднятыми руками.

- Не думал снова увидеть вас, да еще в таком экзотическом виде, усмехнулся Тарази и дольше всех задержал взгляд на Гольдфингере.

Немец в ответ лишь кашлянул и поправил усы, не желая разговаривать. Зато Денгиз-хан был словоохотлив, весел, как и в прошлый раз.

- Да, я уже больше не владыка, - сказал он без особого сожаления. - И мне легко и хорошо. Во мне всегда жила эта бродяжья стихия... Мы бы с вами, Тарази-хан, жили бы лучше любого эмира, если бы бродяжничали вдвоем...

- А ваши подданные? Они прогнали вас? - озадачился Тарази.

- Если бы так... они сами... В одно прекрасное утро все поднялись и укатили на повозках - весь город... И случилось это сразу после того, как вы, мой друг, уехали с черепахой. Вы уехали, а в городе начались болезни. Кто виноват? Конечно же заколдованная черепаха! Это она принесла все несчастья! И укатили на своих повозках подальше от этого проклятого места. Ах, народ... Впрочем, я не стал уговаривать, убеждать. Я смотрел, как они уезжают, и чувствовал, как во мне просыпается вольный дух бродяжничества... Я уже хотел было броситься искать вас, Тарази-хан, чтобы бродяжничать вместе... Но не успел... Сразу же, на другой день, по опустевшему городу, озираясь жадно, промчался со своей конницей этот дикий Чингисхан... Друг мой Гольдфингер прибежал ко мне с доспехами... но я не стал... без армии... Тогда Гольдфингер посоветовал мне переждать в тоннеле... пока Чингисхан не нагонит мой народ где-нибудь в песках "Барса-кельмеса", чтобы истребить их всех до единого... в отместку за то, что они оставили меня одного... У государей, даже смертельно ненавидящих друг друга, есть негласный закон полностью, до последнего семени, истреблять народ, покинувший в тяжелый час своего владыку... А после набега дикарей - вы ведь знаете - просыпается Господин Песок, поднимает голову, ползет и проглатывает все. Все! Дома, сады. Мой дворец и, кстати, постоялый двор черепахи - тоже. Все начисто вылизал шершавым языком Господин Песок. Города, увы, больше нет. Но я свободен и весел. И езжу по свету со своими друзьями, с Гольдфингером, Фаррухом и его женой. Она нам варит и стирает. И что нужно бывшему князю? Я счастлив! И надеюсь, что судья вам все объяснил...

- Да, можете забирать своего подданного, - презрительно глянул на него Тарази и отвернулся.

Видя, что Тарази уходит, Денгиз-хан хотел было схватить его за руку, чтобы объясниться до конца, но только Армон и судья слышали, как он оправдывается:

- Я ведь говорил вам о каре, помните? Эта черепаха покарала и вас, и город, и судьба возвращает ее опять мне. Неужели и мне как кару? Как будто мне мало того, что я уже больше не хан, а шут? И сплю с этими плутами в одной повозке! - И вдруг на радостях, что дело его решилось быстро, Денгиз-хан запел, направляясь к выходу:

Когда приходит в срок сам Господин Песок Взглянуть на этот мир, смежив сухие вежды, Не отыскать тогда колодцев и дорог, Засыпаны дома, богатства и надежды...

Он пел и когда спускался с холма, и вся свита ему подпевала...

IX

Еще три дня Тарази пробыл в Орузе, и они говорили теперь с Армоном о тех, кого обвиняют в колдовстве.

Армон не был уже столь суетлив и нетерпелив, он будто повзрослел, пережив неудачу, и сделался более задумчивым, даже спокойным.

- Природа иногда ошибается, - но сама исправляет свои ошибки - это я понял... - говорил Тарази. - Она очень ревнива и пускает к своим тайнам только избранных... Когда мы поймем, как же все-таки природа исправляет свои ошибки, в наших руках будет такая сила... поистине дьявольская... Какой-нибудь кроткой овце можно будет вернуть ее человеческий облик, а Денгиз-хана, скажем, превратить в варана...

Разговаривая, они спускались с холма в город - все эти дни неудачливые тестудологи подолгу бродили по улицам, свободные теперь от дел, гуляли в толпе, шутили на базаре, вставляя в спор и грубоватое, вольное словечко, подтрунивая над каким-нибудь торговцем, заломившим дикую цену за свой товар.

Это было отдушиной, освобождением от горечи неудачи.

Тарази в такие минуты превращался в ребенка, которому разрешили проказничать. И он проказничал, смешил Армона, когда, скажем, приставал к какой-нибудь толстой торговке, начиная разговор о ценах на базарах Багдада и Исфахана, где ему пришлось побывать, и кончая неожиданно утверждением, что приходится ей дальним родственником.