Черепаха Тарази

Хатун — ей все еще не разрешалось появляться в доме — в страхе смотрела на лестницу, ожидая, что с минуты на минуту спустится Тарази и отругает ее, но и выйти наружу тоже боялась. Мужчины своим поведением обескуражили ее. Прижавшись спиной к воротам, она как бы желала принять первый удар на себя. Дерзкое мужество появилось в ней от отчаяния. Страх перед Тарази был столь велик, что она забыла о еще большей опасности, которая ждала ее снаружи. Хатун бросилась к воротам, но не смогла открыть их, в отчаянии застучала кулаками по створкам.

За то короткое время, пока напуганная тройка толпилась в коридоре, растения успели сползти с крыш и закрыть ворота. И Хатун оказалась запертой, как когда-то Бессаз-черепаха, которая пыталась сбежать от Абитая.

Бессаз недавно рассказывал ей, какой ужас испытал он при этом, хотя и был зверем, и Хатун пожалела его, но так и не поняла: отчего запертые ворота могли смертельно напугать ее жениха? Сейчас же, сама оказавшись в таком же положении, всем своим существом почувствовала и пережила то отчаяние, которое испытал тогда Бессаз. И ей стало так жаль его, что через сострадание снова почувствовала с Бессазом родственную близость.

На шум быстро спустился Армон, но все трое сделали вид, будто ничего не произошло, только Абитай забормотал оправдания:

— Хатун, как всегда, заболталась… забыла о запрете и пошла в дом. И ворота закрылись за ней…

Армон, похоже, не придал этому значения, долгий взгляд его остановился на Бессазе.

— Как вы перенесли первый выход к людям? — кратко и сухо спросил он, подражая интонации Тарази.

— Немного непривычно, — уклончиво ответил Бессаз, но Абитаю не терпелось отвлечь внимание Армона, и он сказал, взбегая вверх по лестнице:

— Я возьму саблю и срублю снаружи мох. Пусть Бессаз-хан мне поможет. Пора приучать его к работе…

— Да, но только не размахивать бесполезно саблей, — усмехнулся Армон и почему-то с жалостью глянул на Бессаза.

Абитай рад был услышать от Армона хотя бы эту колкость — ведь в последние дни хозяин совсем перестал разговаривать с ним, ходил, не замечая никого, подавленный, будто потерял отца или мать. И Абитай мучительно думал, чем же он так провинился перед хозяином, которого нежно и трогательно любил.

Знал бы сейчас Абитай, что творится в душе Армона, как, мучительно переживая, избавляется он от многого, что было ему дорого, — надежд, юношеских мечтаний, честолюбия, слуга конечно же выбросил бы из головы всю эту суету с мужеством сестры и сидел бы день и ночь у порога комнаты Армона, страдая и думая, как бы ему помочь безболезненно перенести горечь утраты.

Ведь теперь, после долгих размышлений, стало ясно, что наши тестудологи так и не смогли ничем помочь Бессазу. Все, чего они добились, изнуряя себя мучительной работой, лишь на короткое время вернуло Бессазу его прежний облик, чтобы уже в последний раз, прощаясь, глянул на себя в зеркало и навсегда запомнил, какое лицо у него было… в длинном, нескончаемом ряду человеческих лиц…

Свежая кровь, которую влили в его сосуды, скоро начнет опять портиться, смешиваясь с дурной, звериной его кровью, и перед тестудологами снова предстанет то беспомощное существо с черной мордой и слоновьими лапами…

— Тарази-хан ждет вас наверху, — сказал Армон и повернулся, понуро ступая по лестнице.

— Можно, ханум [39] еще немного побудет со мной? — в панике спросил Бессаз, и Армон, даже не разобрав, о ком речь, согласно кивнул…

IV

Тарази заглянул в комнату Бессаза и случайно поймал его на том, как он любезничает с Хатун.

— Ведь вам запрещено входить в дом! — нахмурился он, но тут же жалостливо добавил, смягчившись: — Нельзя, сестра…

Бессаз вскочил и начал было объяснять, но Тарази не слушал, а лишь укоризненно покачивал головой, поглядывая на дверь:

— Прошу, оставьте нас одних…

Абитай, как всегда неизвестно откуда появившийся, испуганно выглянул из-за спины Тарази и показал саблю, как бы говоря, что не даст ее в обиду Фарруху и Майре, все еще бродившим вокруг дома.

Хатун, устыдившись, молча вышла из комнаты и вместе с братом стала спускаться к воротам.

— Не смейте ее сюда приглашать! — вдруг переменился Тарази и закричал, чтобы скрыть сострадание к несчастной Хатун, ибо знал он, какой удар готовит ей судьба и как тяжело она будет его переживать. — Порядочная и скромная женщина не должна заходить в дом к мужчине, вы это знаете?! А жениться я вам разрешу только после… если, конечно, — не договорил он, ибо не знал, как поубедительнее выразиться. — А пока ведите себя с ней сдержанно! Иначе все наши труды полетят к чертям!

Тарази устало опустился на кровать Бессаза и стал смотреть на него растерянным взглядом. Бессаз в беспокойстве даже пощупал свое лицо, думая, не заметил ли Тарази какие-нибудь изменения к худшему…

— Вы жестоки, — вдруг резко возразил Бессаз. — Я столько времени нахожусь здесь… одни лишь унижения… вы лишаете меня даже маленькой радости…

Тарази почему-то смутили его слова, будто Бессаз уличил его в чем-то постыдном, недозволенном, и тихо сказал: