Черепашки-ниндзя и Баркулаб фон Гарт

Джерри знал, что она услышит его, даже если он прошепчет. Тина повернула назад, все еще смеясь над его испугом. Это опять рассердило Джерри. Бог знает, что может случиться в этом проклятом месте. Неужели эта девчонка вообще лишена всякого страха?

Тина приближалась к берегу уже не улыбаясь, видимо, почувствовала, что Джерри не в духе. Плыла она довольно быстро и в то же время неуклюже, как головастик, у которого только что отвалился хвост. Подплыв к берегу, ступила на дно и выпрямилась во весь рост. Она была совершенно голая, но будто бы не сознавала этого. Подошла к Джерри, стряхивая рукой искрящиеся капли с плеч.

– Я не почувствовала, Джерри, что нельзя купаться здесь, в этом озере…

– Я боялся, что ты не умеешь плавать, – соврал Джерри.

– Плавать?… Я вошла в воду и поплыла. Знаешь, как будто кто-то меня поддерживал… Честное слово, Джерри.

Джерри недоверчиво посмотрел на нее, хотя знал, что она никогда не лжет. Но все-таки…

– Ты плыла, как головастик. Верно говорят, что человек произошел от земноводных. В частности, от лягушек.

– Джерри! – Тина подошла к нему близко, почти вплотную и поцеловала в губы.

На Джерри пахнуло утренней свежестью, влагой, ветром, запахом бесчисленных белеющих цветов. Он провел ладонью по ее мокрым распущенным волосам и словно потонул в голубой, перевернутой вверх дном бездне ясного неба.

– Милая, – едва слышно прошептал он.

Трава колола нежные ступни Тины. Она осторожно и неловко ступала, собирая всех рыбешек, которые подавали признаки жизни. И бросала в озеро. Одни тотчас ныряли в глубину, другие плавали кверху брюшком на отмели. Джерри знал, что большинство из них все-таки оживет и еще будет плавать. Долго стоял и смотрел, как они уходят под воду: то брюшком вверх, то бочком, открыв рот. Одна рыбка так и осталась лежать на траве. Она шевельнула разок желтым хвостом и застыла, неподвижная, безжизненная. Джерри охватило тягостное предчувствие, что когда-нибудь придется ответить за это злодеяние.

Тина постелила два одеяла в редкой тени деревьев и лежала на спине, следя за птицами, которые порхали в ясной синеве. Это были ласточки с острыми черными крылышками, с продолговатыми шейками, они, вероятно, не ловили насекомых, а упивались чистым воздухом. Лег и Джерри на клетчатое одеяло, Тина жевала травинку, лицо ее становилось все задумчивее.

– Хочешь, я тебе кое-что расскажу? – спросила она наконец.

– О чем, Тина?

– Я сейчас будто бы снова увидела, как утонул мой отец… Помнишь, я тебе говорила об этом. Так вот, я ведь не знала тогда, что у мамы есть любовник… То есть… Я вообще ничего этого не знала…

Джерри провел ладонью по ее телу. Он понимал, что ей нельзя мешать. Она должна была освободиться от тяжести своих мыслей.

– Говори, только не волнуйся.

– Я об этом до сих пор никому не рассказывала. Даже доктору Крузу… Но он все равно… знает об этом.

С того места, где лежали Джерри и Тина, было видно озеро. Кусочек озера, синего и блестящего, как стекло.

– Я слушаю тебя, Тина, – сказал Джерри.

– Вскоре после того, как папа умер, мама и любовник поженились, тайком от меня, конечно. Но хорошо, что не остались жить у нас, а переехали. Они это сделали не потому, что были такие совестливые, а потому, что были очень жадные. Мы снимали квартиру, правда, недорого, в одном из кварталов, но все-таки приходилось платить. И тогда они… Мама и ее друг решили перебраться к нему. Его звали Эллис. Он был жутко скупой, дрожал над всем, что имел. С тех пор я возненавидела жадных людей, Джерри, не выношу ни их самих, ни их деньги. Пока будут на свете деньги, люди, как бы они ни притворялись, всегда останутся такими же ничтожными и мелочными. У денег дет лица, они таковы, каков человек, в чьи руки они попадают. Есть грязные деньги, Джерри, есть ничтожные деньги, есть жалкие деньги. А есть деньги, у которых нет никакой цены, на них ничего не купишь. Это деньги жадных людей.

Помню тот день, когда мы переезжали к Эллису. Приехала машина. Мать и Эллис все перетаскали сами. Мама могла бы лошадь поднять, такая она была здоровущая. А Эллис и подавно. Они оба набросились на мебель, как на добычу. У нас была очень красивая мебель, которая досталась нам от деда. Они хватали все подряд и тащили по лестнице. То, что не могли нести, волокли по ступенькам. Сопели, пот катился с них градом, шеи у них покраснели от натуги. Как сейчас вижу их: ноги раскорячены, глаза выпучены, чуть не выскакивают из орбит. Колени у них подгибались, губы побелели, как у рыб. Впервые они тогда поссорились, брызгали слюной, выкрикивали бессвязные грубые слова, изо рта у них словно запрыгали жабы, маленькие и зеленые. Мне стало плохо, я заперлась в уборной и рыдала там, пока меня не затошнило.

Когда меня выволокли оттуда, все вещи были уже погружены. Прямо не верится, но так это и было. Нужда ведь всему научит, и такие у тебя силы появляются, что потом диву даешься, откуда они взялись.