Черепашки ниндзя и Космический Агрессор

А народ уже тянулся к преступникам на помосте. Выспрашивали, что наобещает новый правитель, приглядывались, сравнивали.

Ответы были на грани пристойности – крепыш отвечал с грубоватым смаком. Его товарищи по несчастью молчали, отстраняясь от особо активных, норовивших ухватить за край одежды.

Больше волновались по пустякам: настоящих ли преступников, не подставных ли, привели? Какие безумства сумеют придумать этой ночью? С нетерпением ждали голосования – бросали в урну один из трёх разноцветных камешков. Лидировал крепыш.

Человек – существо терпеливое. Он может сносить голод, унижения, раболепно гнуть спину перед плюнувшим в лицо. Но всякая обида накапливается. И наступает предел: ярость и слепое безумие, требующее выхода. В праздник Трёх Лун дозволено все.

Давай! Круши жилища, поджигай чужие конюшни. Бери этой ночью любую красотку, которую успел схватить в темноте.

Ночь Чёрных Слез обернётся праздником. Ну, что ж, придёт рассвет, нацепит тебе на шею ярмо – и покатится колесо. До нового праздника Трёх Лун.

– Его! – наконец, взревела толпа, поднимая над собой Ямато.

Многорукий монстр донёс Ямато до возвышения, где князь Наринаго готовился уступить своё место.

Князь поднялся. Ястребино глянул в пьяные лица. Бесчисленное море голов в темноте.

Ямато чуть кривил в ухмылке губы. Князь с трудом сдерживал дрожь в пальцах.

Ямато выжидал. Наринаго медлил: пока его ступни не коснулись земли, он всё ещё правитель и имеет право приказать. Наринаго опустился на колено, готовясь первым принести присягу на верность новому правителю. И вдруг рука князя упёрлась в грудь Ямато.

– Взять его! – бросил князь страже. Стража попятилась. Народ зароптал, но тут же утих. Ямато, воспользовавшись заминкой, оттолкнул Наринаго и прыгнул с помоста, прячась в толпе.

Ещё не бывало, чтобы правитель не выполнил условия обряда – Наринаго стал первым.

Воины князя ощерились копьями.

Люди бросились врассыпную, давя и калеча слабейших. Это стража с запозданием выполняла приказ. В толпу полетели стрелы. Кого-то накололи на копье. Стражи знали: князь простит, если жертвой станет и случайный ротозей; князь не спустит городу, если Ямато уйдёт.

Кин-Чин краем глаза видел, как двое оставшихся преступников сиганули с помоста вниз и были таковы.

Но юношу заботило иное.

– Отец! – Кин-Чин рванул князя за плечо. – Посмотри на меня! Наринаго следил напряжённым взглядом за удаляющейся погоней.

– Чего тебе, Кин-Чин? – нетерпеливо отмахнулся князь.

Было ясно: Ямато удастся скрыться. Уж слишком много недовольства горело в пьяной толпе – преступника спрячут.

– Отец! – повторил Кин-Чин отчаянно. – Ты нарушил слово! Ты не выполнил обряд!

Князь обернулся. Смерил сына с головы до ног. Сжал зубы, отчётливей проступили скулы:

– Ну, и что? Тебе пора повзрослеть и выбросить из головы младенческие бредни!

Принцу показалось, что его окатили ушатом воды.

А князь добавил, раздосадованный неудачей:

– Лишь глупцы, называющие себя праведниками, цепляются за правду.

Лишь недотёпы искренне верят в суд совести. Думай лучше вот о чём: что было бы со мной и с тобой, если бы этот мерзавец потребовал не бочку вина и девку, а мою власть? Моё княжество?

– Но ведь этого не просил ещё никто!

– Может, и так, – коснулась усмешка губ князя. – Но этот попросил бы, уверяю тебя!

– Отец! – не унимался Кин-Чин. – Но ты всегда говорил, что самое ценное – слово князя. И можно рискнуть даже жизнью ради чести. И даже если преступник в самом деле захотел бы присвоить власть, ты должен был уступить ему.

– Ты ещё поучать! – разъярился Наринаго.

Ответить Кин-Чин не успел. Перед ними, бледно-жёлтый, как коробочка созревшего хлопка, возник из темноты начальник стражи:

– Князь! Ямато исчез.

– Значит, ты тоже исчезнешь, – бросил князь.

– Прости! Я найду его! – начальник стражи полз на коленях за удаляющимся к замку князем, пытаясь поцеловать край одежды.

– До утра! – предупредил Наринаго.

Ночь притаилась. Люди попрятались по домам, забились в щели. До рассвета ходили с обысками, громко ругались воины Наринаго.

Кин-Чин вернулся в замок лишь тогда, когда на сторожевой башне сменился караул. Принц и вообще бы не вернулся. Но человек чаще бежит тогда, когда надеется на удачу. Кин-Чин был никому во всём свете не нужен.

Кин-Чин проскользнул мимо спальни отца – их покои разделял неширокий коридор. Раньше Кин-Чина радовало, что перед сном можно прошмыгнуть к князю – теперь было неприятно, что человек, нарушивший слово, так близко. Принц физически ощущал, как по спине пробежали мурашки: любимых мы всегда способны возненавидеть.

Лучше б его самого так кошмарно унизили перед народом, чем жить сыном бесчестного человека.

Зажигать светильник Кин-Чин не стал, довольствуясь скудным светом луны. Оставшись один, принц бросился на постель и разрыдался.

– Ну вот, фокусы! Мужчина не должен плакать!

Кин-Чин подскочил, нашаривая кинжал под подушкой.

Загорелась тусклая коптилка. Над принцем склонялось нежное девичье лицо с обиженно поджатыми губами. За спиной девушки маячили две тени.

– Кто вы? Что вы делаете в моей опочивальне? – возмутился непрошеному вторжению Кин-Чин.