Черепашкина любовь

– Наверное, это не очень честно наблюдать за человеком, который даже не догадывается об этом. Но я не мог с собой ничего поделать! – Голос Геши прерывался от волнения, он набрал в легкие побольше воздуха, резко выдохнул его и заговорил снова: —Мне казалось, что ты какая-то особенная, непохожая на всех остальных… Беззащитная, что ли… Иногда, замечая тебя где-нибудь в буфете или в коридоре с подругой, черненькой такой…

– Лу, – невольно вырвалась у Черепашки.

– Не знаю, – Геша в сердцах махнул рукой, – но только в такие минуты я всерьез начинал думать, что ты прилетела на Землю с другой планеты…

Люся резко подняла голову. Яркий электрический свет, отразившись от стекол ее очков, веселыми бликами заплясал на темной поверхности кофе. «Бедная ты моя инопланетянка» – так иногда говорила ей мама, когда Черепашка каким-нибудь дурацким вопросом или замечанием выказывала полное незнание современной жизни. Между тем Геша, ничего не заметив (или только сделав вид, что ничего не заметил), продолжал:

– Например, я готов поспорить с кем угодно и на что угодно, что ты терпеть не можешь современную музыку и зачитываешься стихами! Скажи, это так? Ведь так?

Он настаивал на ответе. Люся нервно поправила очки на переносице:

– Ну, допустим…

– Ты, конечно, не поверишь, если я скажу, что был бы счастлив, если б кто-то помог мне понять классику и научил слышать музыку поэзии?

– Не поверю, – не стала кривить душой Черепашка.

Однако по не очень твердой интонации, с которой она произнесла эти два слова, Геша не без радости отметил про себя, что лед тронулся, а стало быть, он стоит на верном пути. Уроки Шурика не прошли даром, и Геша, воодушевленный пока только зыбким призраком надежды, продолжал как по писанному:

– Ты думаешь, у меня полно друзей, и… – Он сделал паузу, поднял на нее чистый взгляд своих ярко-синих, обрамленных черными густыми ресницами глаз и, словно споткнувшись, проговорил: – И подруг? И что все вокруг любят меня, а я в ответ обожаю всех подряд? И что моя жизнь безоблачна, как майский день на Гаваях? Нет, ты только не думай, что я клинический болван. – Он запустил руку в шапку своих густых волос и заговорил быстро и запальчиво, почти не делая между словами пауз: – Я прекрасно понимаю, что ты вообще до сегодняшнего дня обо мне не думала… Я понимаю это, Люся… Но вот теперь ты же именно так и думаешь? Ведь я произвожу впечатление человека, у которого все в порядке?

С этим трудно было не согласиться, и Люся, привыкшая всегда говорить правду, печально кивнула.

– А меня никто никогда не любил! Кроме родителей, конечно… И бабушки, – добавил он, заметно смутившись.

Позже, когда Люся вспоминала эту их первую встречу, в ее голове всякий раз звучала именно эта фраза, оброненная Гешей как бы ненароком: «И бабушки…» Именно после этих, казалось бы, ничем не примечательных слов Люся взглянула на Гешу Ясеновского другими глазами, и, возможно, именно они, эти два слова, и перевернули всю ее жизнь. И если б не вспомнил Геша в ту минуту о своей бабушке, живущей в городе Таганроге, то не случилось бы с Люсей всех, вначале ужасных, а потом и необыкновенно радостных событий, и текла бы ее жизнь тихо, по накатанной дорожке, без потрясений и всплесков. Но случилось то, что, наверное, должно было случиться.

– А я тут при чем? – Глядя на Гешу исподлобья, слабым голосом проговорила Люся.

– И я тоже никогда и никого не любил, – будто не расслышав ее вопроса, с прежним пылом продолжал свою лживую исповедь Геша: – Никого! Кроме бабушки… и тебя…

Люсе стоило огромных усилий, чтобы не вскочить и не выбежать из кафе в ту же секунду. В глазах потемнело, в горле моментально пересохло. Она даже дернулась, метнулась всем телом в беззвучном порыве, но Геша опустил свою теплую руку на ее и тихо попросил:

– Не уходи, пожалуйста. Извини меня. Просто вырвалось… Забудь. – Он освободил ее руку.

Черепашка почувствовала облегчение, как будто не ладонь только что убрал с ее руки Геша, а стопудовую гирю.

Возникла долгая, тягучая пауза. Геша залпом допил холодный кофе. Внезапно Люсе снова показалось, что за ней кто-то наблюдает. С улицы, из-за темных стекол кафе. Она посмотрела в окно, но ничего, кроме редких крупных снежинок, не увидела.

– Сейчас, Люся, ты видишь перед собой самого одинокого и несчастного человека на свете, – медленно и обреченно изрек Геша, глядя куда-то в окно пустым, невыразимо отрешенным взглядом.