Через 48 часов

– Но он же не сказал, что убьёт вашего внука. Вот если бы он ему угрожал, я задержал бы его на пятнадцать суток и заставил бы подметать пол в кабинете… да, грязновато у меня, это точно.

– Но он угрожал общественному порядку.

– Порядок, конечно, превыше всего, гражданочка. Но посудите сами – мало ли в Мегаполисе придурков? Сегодня он хочет всех поубивать, завтра – перехочет. А для того, чтобы арестовать его, я должен отправить на место группу захвата – бойцов в масках и с автоматами. А представьте, если к каждому такому идиоту отправлять отряд? Кто тогда будет блюсти порядок и защищать ваш спокойный сон…

Это сладкое слово оказалось последней каплей, и убелённая сединами голова опустилась на стол, после чего по кабинету разнёсся оглушительный храп.

– Ничего не поделаешь, закон суров, но справедлив, – смиренно произнесла бабушка Эдика и отправилась туда, где ей точно помогут.

Стоило ей спуститься в метро, как диктор, объявляющий станции, острым, безапелляционным голосом произнёс, будто бы читал приговор: «Жалкие людишки, осталось всего двадцать часов до наступления кульминации!»

– Чур меня, чур меня, – приговаривала бабушка, пока не доехала до нужной ей станции. Именно здесь находился главный офис Общества борьбы за общее благо и общественную мораль.

Председатель общества Глафира Амвросьевна Благоволенская приняла её сразу, так как они были знакомы по кружку любительниц вышивания крестиком. Правда, в кабинете находился ещё и друг молодости Глафиры Амвросьевны Демьян Прокофьевич Домостроев, владелец сети магазинов, или, как он сам себя называл, купец. Но Демьян Прокофьевич был туг на ухо и доверительной беседе двух дам практически не мешал.

– Представьте себе, уважаемая Глафира Амвросьевна, так вот и сказал: жалкие, мол, людишки, мол, мусор вы, и место вам на помойке.

– Ах, дорогая Ксения Поликарповна, какое чудовищное неуважение к старшим! – покачала головой Благоволенская.

– А ещё он говорил, что возьмёт большую стрелялку, как её там… и всякого отправит на тот свет, кто ему попадётся.

– Ах, всякого честного человека! Да как же ему не стыдно?

– Да, именно. Вот что я вам скажу, мы должны положить конец этому беспределу.

– Всё это происки жидомасонов, – гаркнул Демьян Прокофьевич, до того с отрешённым видом гладивший бороду.

– Понимаете, Ксения Поликарповна, – Глафира Амвросьевна приготовилась к долгой, преисполненной высоко моральной мудрости речи тоном классной дамы института благородных девиц, которому она училась всю свою молодость по повести «Бедная Лиза». – Суть данного прискорбного инцидента в том, что убивец намерен губить тела, а не души невинных жертв. В то время как миссия нашего общества состоит как раз в наставлении молодых заблудших душ на путь истинный и воспитанию в них благонравия и благородства.

– И что? – не выдержала её собеседница.

– Вот я как раз о том и глаголю, что есть у нас дела поважнее. Например, девицы нынешние совершенно от рук отбились. Одни кавалеры да наряды у них на уме, а наряды-то – срам сплошной! Не то, что в наше время. От взгляда на пальчик девичий кавалеры краснели в смущении, а уж на плечико – так и вовсе в обморок падали. А теперича что? На коленки изволят во все зенки таращиться, а то и на такое, об чём и говорить приличному человеку совестно.

– Развратили молодёжь, супостаты проклятые! – подал голос купец. – Шпионы всё заокеанские, навязали нам свои смыслы и ценности! На духовность нашу покушаются.

– Правильно, Демьян Прокофьевич. Дело верное глаголете. Юные отроки совсем старших не уважают – вот в чём погибель наша.

– К концу всё идёть, – махнул рукой бородач. – А ваш нелюдь застрелит кого-нибудь, так что это супротив всего народа? Капля в море. Нацию спасать надо-ть, духовность нашу. Мы об том с Глафирою и толкуем сейчас, так сказать, вырабатываем стратегию отпору масонской орде. Так что иди с миром, и не забудь главную нашу задачу.

Вышла бабушка из штаба Общества почти что в отчаянии. Глянула по привычке на небо и обомлела – над Мегаполисом завис гигантский летающий объект, по форме напоминающий дирижабль, на котором красовалось торжествующее и беспощадное лицо Заики. В довесок к уже знакомым всем пулемёту и гранатомёту в зубах он зажал кинжал – такой острый и блестящий, что лицо злодея отражалось в нём как в зеркале. Текст, составленный гигантскими буквами, гласил: «Я жду! Несчастные шестнадцать часов!»

Внезапно бабушку озарила идея – не зря ведь она слыла особой весьма и весьма находчивой. По счастью, психиатрическая больница была здесь неподалёку, и туда-то она и бросилась со всех ног. Доктор Тыркельгаузен – немногословный, деликатный мужчина лет пятидесяти с орлиным носом и седой бородкой клинышком, усадил посетительницу на кушетку и стал внимательно слушать.

– Доктор, нельзя ли изолировать его, душегубца такого? Он же невменяемый. Да и к тому же ещё и буйный. По нему же смирительная рубашка плачет!