Через бури

Но в большом открытом автомобиле она ничего не видела, спрятав голову у отца на коленях, слушала продолжение романа.

Саше эта поездка напомнила возвращение из Сочи с мамой и Витей. И еще с двумя фрейлинами императорского Двора. Они рассказывали о старце Гришке Распутине, который лечит царевича и имеет большое влияние на государя.

— И представьте, настаивает на прекращении войны с Германией. И это в то время, когда сама государыня Александра Федоровна и дочки ее, великие княжны, все сестрами милосердия в госпитали пошли. За простыми солдатами горшки выносят.

На миг всплыли в детстве услышанные слова, и Саша представил себе искалеченных или умирающих русских мужичков, за которых вступался проклинаемый всеми старец, и его острая ненависть к войне сказалась в тех строчках, которые он стал нашептывать дочери, как только ее укачало уже на первых виражах автомобильного шоссе. Подъезжая к Ермоловскому, Саша прочел Нине заключительные слова нового романа, рожденного светлой отцовской любовью, красотой природы и заботой писателя обо всем человечестве. В детстве он мечтал стать пожарным. И вот теперь, в романе, тушил пожар Земного шара.

Остаток проведенного на юге времени он посветил записыванию на пишущей машинке ближнего санатория всего рассказанного Нине в пути. В Москву он вперед себя отослал в Детиздат готовую рукопись и успел получить одобрение редактора Кирилла Андреева. Не раз говорил тот, что впервые встретил столь обещающую и столь беспомощную рукопись. «Кто вам помог сделать лебедя из гадкого утенка?» — вопрошал он в конце письма, добавляя, чтобы он скорее приехал в Москву. Его требует грозный рецензент, главный редактор критического журнала «Детская литература» Александра Петровна Бабушкина, чьим приглашением молодому писателю пренебрегать нельзя. Саша хотел отвезти в Барнаул дочь, к которой привязался всем сердцем, а вместо этого пришлось мчаться в Москву, к литературному «людоеду» из критического журнала.

И отважная девочка отправилась в Сибирь одна.

Сам же Званцев явился к Бабушкиной, маленькой женщине с короной собственных кос на голове.

— Вот он какой! — мягким голосом сказала та, пристально вглядываясь в Званцева. — Не думала, что инженер способен на такое. Напечатаете — отрецензируем в журнале. Желаю успеха. Было интересно побеседовать с вами. Умнее стала. Заходите. Буду рада.

Несмотря на первые лестные отзывы, для Званцева началось «хождение по мукам». Недаром нарком просвещения Потемкин на одном форуме пророчески поставил рядом две новинки: последнюю книгу «Хождения по мукам» Алексея Толстого «Хмурое утро» и «Пылающий остров» никому не известного автора.

С Запада доносились отзвуки далеких боев. Наши войска, якобы спасая население Восточной Польши от нацисткой оккупации, без боя заняли ее территорию, в то время как гитлеровские войска захватили основную Польшу. Берлинский сговор Сталина с Гитлером сказывался. Но об этом можно было лишь догадываться. До начала военных действий Сталин предложил Англии и Франции совместную оборону против зарвавшегося Гитлера, но ненависть капиталистических стран к социализму была столь велика, что они отказались, уступая алчному фюреру и Чехословакию, и Австрию, и не шли на сближение с СССР. Они надеялись на прочность укреплений «линии Мажино» и непроходимость пролива Ла-Манш, остановившего самого Наполеона, и что на британских островах можно отсидеться. И, обеспечив себе спокойствие на Востоке, сговорившись с Японией и фашисткой Италией, нацистский тигр точил когти, а уроженец австрийских Альп Адольф Шикльгрубер (Гитлер) вспоминал туристскую поговорку: «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет!»

В Подлипках тихо. От Александра Яковлевича Шефера почти десять лет никаких известий, кроме смутных слухов, что он на принудительных работах занимается механизацией в одном из дальневосточных совхозов. Его семья жила в квартире Званцева.

Вернувшись из Америки, Саша тщетно пытался пристроить свой первый роман в какой-либо журнал или газету, и в семи местах получил отказ. Тогда он, уйдя с Мытищинского вагоностроительного завода, решил написать очерк о Всемирной выставке «Мир завтра» и не побоялся отнести рукопись в самый престижный журнал «Новый мир». У нас не знали Америки. После Горького, назвавшего Нью-Йорк «городом Желтого дьявола», наши представления об американцах определяла книга Ильфа и Петрова «Одноэтажная Америка», как о талантливых, работоспособных, обязательных людях. Званцев видел там и других. Он отложил пока свой второй роман, предложенный к изданию в Америке. Американцы охотно брались его издать, если автор представит его на английском языке. И Саша, не имея такой возможности, засел писать на родном русском очерк «Мир будущего» о Нью-Йорской выставке. Пригодились письма к Косте Куликову, которые тот срочно переслал. Руководители писательской организации Федор Гладков и Леонид Леонов, столпы советской литературы, радушно приняли инженера, вернувшегося с выставки, и похвалили его очерк, вышедший в 12-ом номере журнала, посвященного 60-летию товарища Сталина.