— Я знала, что с германцами он воевал геройски. Георгиевский кавалер, что еврею не свойственно. А с фронта его подальше в Сибирь перевели из-за участия в братании с немцами.
— Евреи с кем угодно побратаются. Ради выгоды.
— Удивляюсь вам, Паша. Господь с вами. Такой молодой — и черносотенные взгляды царского министра Пуришкевича.
— Позвольте, Магдалина Казимировна, проводить вас с Сашей на службу. Поднести что-нибудь.
— Нет, что вы, Паша! Заходите к нам.
Пашка Золотарев неохотно уходил.
И даже радость вдохновенья
Не может заменить ученья.
Как всегда мама с сыном шли служить в губздрав. Вернувшись, Шурик не брал судки, не шел в сумасшедший дом, эту обязанность он, занятый извозом, передал Вите, таскавшему теперь, как гири, тяжеленные судки с положенным руководству новой протезной мастерской питанием из другой близкой больницы.
Шурик проходил в цех и долго простаивал у французского образца протеза.
При Колчаке здесь была велосипедная мастерская, и Шурик отыскал в завале остатки велосипеда. Рама с одним задним колесом без цепи и передач. Но Шурик сиял. Это было то, что ему нужно.
В Петропавловске остались ребячьи велосипеды. Шурик на своем «Кливленде» достиг полной акробатичности. Теперь он удивил рабочих, вытащив раму с одним колесом во двор, прилаживаясь прокатиться. Он задрал ее кверху. Седло с немалым трудом приладил над самым колесом, закрепив его проволоками. Потом сел на седло, поджав правую ногу, будто ее нет, а левая нога касалась земли и отталкивалась от нее. И не только поехал по двору, но и въехал в мастерскую через открытую ему дверь.
— Почему искусственная нога должна непременно шагать, что, так трудно сделать, чтобы было удобно?
— От играшек, паря, ты не отвык, а мы делом заняты, — ворчливо сказал Никандрыч, выражая общее не довольство.
— Сапожники мы, — с гордостью сказал кто-то, — а не выпачканные в масле механики.
— Не нашенское это дело. Зови заведующего, для чего нанимал. Перед советской властью отвечать надо. Получеловека-полувелосипед делать, что ли?
— А по лестнице как?
— Ты, паря, никак не вырастешь, а тут дело сурьезное — инвалиду здоровый вид вернуть, а не увечье его выставлять напоказ.
Петр Григорьевич стоял в дверях и слушал:
— Ну, профессор кислых щей, сочинитель ваксы, идем. Шурик вылез из старой велосипедной рамы и понуро пошел за отцом.
— Ну, хоть ты и не «древесно», но к стене придется тебя «приткнуть», — начал папа, входя с сыном в их первую комнату. — Перво-наперво расскажу я тебе старую сказочку:
— Вот так, сынок! Изобретать вздумал? А ты слышал, что мастеровые говорили? Я их подбирал, чтоб они сапог с ботфортом сделали — вроде болотного сапога, но голенище жестким должно быть и с металлическими шинами на всю высоту протеза, а ты предлагаешь половину инвалидного кресла вместо одной ноги. Колесо в брючину не засунешь.
— Почему — «обернулся назад — одни спицы лежат?» — хмуро спросил Шурик.
— Не понял? — почти обрадовался папа и строго спросил. — А ты не думал, что значит для инвалида — упасть с твоего колеса навзничь? Он ведь не цирковой артист. Вместо ноги колесо торчит. И за стол с ним по-человечески не сядешь.
— Теперь я понял, — печально произнес юный розмысл. — Выходит, я пытаюсь свое время опередить.
— На бегах, помнишь, это сбоем называлось. Рысаку галоп не допустим. Вспомни Игната. Чему он тебя учил? Сдерживать, сдерживать. А ты готов любую проблему «запрягать в расписные дрожки и по улице скакать в виде папироски», — и он ласково потрепал насупившегося сына свей короткой, лишенной пальцев культей.
Петр Григорьевич после обеда задержал всех своих на семейный совет, еле выпроводив Пашку Золотарева, притягиваемого больничными судками.