Через дно кружки

Тимонин удивился, как быстро удалось Кириллу сработаться с лучшими профессионалами на заводе и перепрофилировать производство. Согласовал и утвердил все преобразования. Подсказывал, что делать в первую очередь, помогал решать сложные, не зависящие от производства вопросы. Перевел бывших руководителей подальше от завода, к себе в холдинг, вроде как с повышением. Создал для них управление, работавшее на самоокупаемости. Постепенно они развалили его и, оставшись без денег, разбежались кто куда.

Так у Кирилла начался новый этап жизни. Все закрутилось, завертелось. Полетели уже не часы, а недели, месяцы.

Дипломные работы были сделаны быстро, легко. Защита прошла отлично, и к середине лета он был дипломированным специалистом с законченным экономическим и юридическим университетским образованием, Директором механического завода. Производство к осени опять было переименовано в механический завод.

– Вот ты спрашиваешь: что же у молодого, здорового парня и не было подружек, девиц, женщин? Отвечаю. Были. Но ко всем он относился… как бы это сказать, чтобы правильно выразить суть. Вот! Потребительски. Именно потребительски. Началось это давным-давно. Во времена детства, когда Коляныч, а потом Малолетка меняли этих самых придорожных красавиц, готовых за бутылку стать и матерью и кем угодно. Были среди них разные. И судьба у каждой была своя, но сути это не меняло. Отношение сложилось тогда и продолжало быть. Коляныч давно изменился, бросил пить, Малолетка стал совсем не малолеткой, но, глядя на любую женщину, Киришка видел в них далеко не самое лучшее.

К статному, крепкому молодому мужчине, уже год как директору завода, интерес был у многих, но Кирилл этот интерес, как и само знакомство, быстро прекращал. Дел у него было невпроворот, и мысли его были поглощены заводскими делами, работой. Короче, еще не пришло его время. Парень пока не влюбился. А раз так, то закроем и мы до времени эту тему.

Днем солнце еще палило. По ночам приятный холодок из открытой на балкон двери заставлял залезать под легкое одеяло или простыню, а днем жарило. Как керосиновой паяльной лампой, выжигало закоулки, подворотни, и не было от него покоя ни в беседках, ни в подвалах, ни в домах. Должно быть, духота напоследок хотела, чтобы ее запомнили до следующего лета, и старалась, раскаляла асфальт, стены домов и самих обитателей города. Те, кто мог уехать за город, на дачи, в лес, к реке, блаженствовали, отогревались перед осенней слякотью, сыростью и зимой, накапливали тепло в загорелых телах, а городских жителей нескончаемая жара изматывала.

– Пекло, – говорили они, – когда же закончится это пекло?

Глядели на солнце, небо, но бесконечно далекая голубизна, выпаленная солнцем за лето почти до кипенно-белого цвета, звенела пустотой, напряженностью, будто собиралась оборваться, окончательно сгубить измученных обитателей, молчала и не давала ответа.

Начиналось воскресенье. Редкий день, когда можно было отвлечься от заводских забот, отоспаться, не думать о рабочих делах, запастись силами на следующую неделю. Кирилл только проснулся, вышел на балкон, облокотился на подоконник и смотрел на горизонт. На далекие деревья, реку, пустырь, заросший бурьяном. Глядел и ни о чем не думал, а просто, если говорить высокопарно, созерцал бесконечную и постоянно изменяющуюся природу. А если говорить по-простому – просыпался. Отходил ото сна.