Через Гоби и Хинган

Успешно развертывалось и наступление 1-го и 2-го советских Дальневосточных фронтов. В штабе Квантунской армии быстро поняли, что битва за Маньчжурию проигрывается, и решили отвести войска на линию железных дорог Тумынь – Чанчунь и Чанчунь – Дайрен, чтобы попытаться там организовать сопротивление советским армиям и не допустить их прорыва на Ляодунский и Корейский полуострова. Главнокомандующий [48] Квантунской армией генерал Ямада приказал отступать в глубь Маньчжурии. Для более эффективного управления войска императора Маньчжоу-Го подчинили японскому командованию. Генерал Ямада готовился дать нам генеральное сражение в глубине Маньчжурии. Однако это была утопия.

Успехи советских войск вызвали панику не только в среде военного командования, но и у правительства Японии. Чтобы решить вопрос о капитуляции, немедленно собрался высший военный совет страны. Премьер-министр Судзуки предложил не упорствовать перед фактом неизбежного поражения. «Вступление сегодня утром в войну Советского Союза ставит нас окончательно в безвыходное положение и делает невозможным дальнейшее продолжение войны»{13}, – заявил он 9 августа.

Вечером того же дня в работе высшего военного совета принял участие император Хирохито. Ночь прошла в ожесточенных спорах, и только к утру правительство решило наконец принять условия Потсдамской декларации. Правда, оно еще пыталось выторговать сохранение императору суверенных прав.

Все эти факты лишний раз подтверждают, что вступление Советского Союза в войну против Японии явилось решающим историческим фактором, определившим окончательную победу союзников, и что варварская бомбардировка Хиросимы и Нагасаки вовсе не вызывалась военной необходимостью.

Но вернемся к событиям, последовавшим за заседанием высшего военного совета. Несмотря на то что император принял капитуляцию и об этом сообщили печать и радио, вооруженные силы Японии не получили приказ о прекращении боевых действий. Объяснялось это довольно просто: правящие круги страны готовы были на все, даже на оккупацию своей территории американскими войсками, лишь бы не допустить вторжения советских армий.

Эта позиция Японии определилась не в один день. Еще в феврале 1945 года бывший тогда премьер-министром [49] принц Коноэ{14} считал необходимым капитулировать перед США и Англией во избежание «коммунистической революции».

Боевые действия конно-механизированных войск отличаются высокой подвижностью, маневренностью, скоротечностью, быстрой сменой обстановки. Чаще всего соединения наступают изолированно друг от друга, по самостоятельным направлениям, без локтевой связи. По опыту операций на западе я знал, как трудно в таких условиях обеспечить четкое, бесперебойное управление, и поэтому стремился по возможности усовершенствовать его, шире использовать и метод личного общения.

С началом наступления приходилось обычно выезжать в главную, ударную группировку, захватив с собой несколько энергичных, отлично подготовленных офицеров, прибывших со мной с запада. Когда средства связи не обеспечивали надежного управления, они могли на конях, мотоциклах, на танках, самолетах, а то и просто по-пластунски добраться до нужного командира и передать распоряжение.

Еще в Москве я попросил разрешения взять на восток майоров Е. Л. Семенидо и Д. В. Васильева, капитана Б. К. Чуланского и некоторых других офицеров из штаба 1-й Коннр-механизированной группы. Эти инициативные, никогда не теряющиеся люди были просто незаменимы в оперативной группе.

Помню, как-то во время боев в Венгрии, выполняя мое распоряжение, капитан Чуланский не побоялся взять на себя серьезную ответственность. В сложной обстановке он возглавил группу бойцов и ворвался с ними в село Бихория, где наши воины захватили немецкие пушки. Повернув их против врага, они способствовали успеху советских частей. [50]

Вот и теперь, как только главные силы советских и монгольских войск перешли государственную границу, я с небольшой оперативной группой тронулся в путь. Со мной были офицер оперативного отдела, начальник разведки Чернозубенко, начальник связи полковник Зак, радист, постоянные спутники – Семенидо, Чуланский, Васильев и небольшое подразделение охраны. Наши «виллисы» и штабная машина с телеграфным кроссом и радиостанцией, обогнав части генерала Коркуца, настигли первый эшелон.

По мере углубления в пустыню мы все больше убеждались, что топографические карты далеко не соответствуют местности. На них, например, были обозначены полевые дороги, а в действительности их здесь никогда не существовало. Через пустыню пролегли только караванные пути – две параллельные тропы, выбитые копытами верблюдов. Большинство путей было проложено еще в XVII веке, когда в Маньчжурию пришли первые караваны русских землепроходцев и купцов.

В первый же день мы не на шутку разуверились в картах. И когда оказалось, что город Долоннор стоит именно там, где обозначен, многие искренне удивлялись.

– Значит, и Жэхэ может оказаться на своем месте, – шутили у нас в штабе.