Через годы, через расстояния

Я работал уже в армейской газете "За Родину". Редакция ее располагалась в курортном городке Венгрии - Балатон-Фюрете. Однажды начальник издательства гвардии капитан Колыхалов привез из-за Балатона, от станции, с которой отправлялись первые партии демобилизованных, трех девушек, уже успевших сменить военную форму на гражданские платья. Перед тем как отправиться на Родину, каждая из них вспомнила, что ехать ей, собственно, не к кому: у одной отец с матерью померли, у другой - погибли в оккупации, у третьей осталась одна сестра, и та живет где-то далеко в Сибири. Колыхалов быстро оценил ситуацию и принялся уговаривать девчат, чтобы они остались на год-другой в армии в качестве вольнонаемных. Научим, мол, вас, будете в редакции наборщицами, а Галя-связистка будет принимать сводки Совинформбюро (они продолжали выходить). Подзаработаете, мол, деньжат, приоденетесь как следует, и тогда уж можно и домой. Подмигнув, пообещал и женишков подыскать: в редакции-де немало холостяков....

Сразу замечу, что ни я Галю, ни Галя меня поначалу не узнала. Что значит - поначалу? Встреча на ширяевской горе была так коротка, к тому же девушка держалась почему-то дальше от нас с Юркой, так что я и не смог запомнить ее. А вот тут, в редакции, я почувствовал, что все чаще и все тревожнее стал поглядывать на эту молчаливую, гордую девушку. И прошло немало времени, прежде чем мы потянулись друг к другу. И настал момент, когда я, отправляясь в очередную командировку в полки, сказал ей:

– Вот что, Галя. Я уезжаю на неделю. А ты забирай свой чемоданчик и перебирайся в мою комнату, ясно?

Она вспыхнула и ничего не сказала.

Через неделю я вернулся и не узнал своей холостяцкой комнаты. Прямо перед входом на противоположной стене распростерла крылья какая-то огромная птица с хищным клювом и обнаженными когтями, ниже - зеркало, окаймленное нарядным полотенцем, а чуть сбоку столик с белоснежной скатертью. И кровать совершенно преображенная, с куполом пестрых разнокалиберных подушек: откуда только она взяла их?!

Кончилась моя холостяцкая жизнь.

Прошло три года. Мы живем в Вене, работаем уже в газете Центральной группы войск "За честь Родины". Рожденной уже тут дочери Наташе исполнилось два года. В какой-то тихий час захотелось вспомнить фронтовые пути-дороги. Чаще всего, как это и бывает, звучало слово: "А помнишь?" Оно будет звучать, тревожа сердце и будоража память, до тех пор, покуда не покинет это мир последний ветеран. "А помнишь?" - спрашивали мы друг друга с женой. Она вдруг попросила:

– Расскажи, что тебе запомнилось больше всего из фронтовых встреч, или про какой-нибудь эпизод....

И надо же было случиться такому! Почему-то из всего виденного и пережитого на войне мне вдруг вспомнилась гора перед Ширяевом, три девушки-связистки, похоронная команда из двенадцати-четырнадцатилетних мальчишек. Я начал было рассказывать, как вдруг увидел, что моя жена вспыхнула, покраснела так, что из глаз брызнули слезы. И только тут, в эту минуту, в этот миг мы узнали друг друга: "Так это же был он, синеглазый, в полушубке белом!" - подумала она. "Так это же та Галя, которая сидела в сторонке и не подходила к нам!" - подумал я с заколотившимся сердцем.

Потом спросил:

– Почему же ты сейчас так покраснела?

– А я подумала: хороша же я была в том заляпанном грязью ватнике....

– Ты была в нем красавицей. Лучшего наряда на свете и не сыскать. Лучшей одежды то есть! - сказал я совершенно искренне.

Тогда, кажется, она впервые рассказала о том, как ушла на фронт защищать свой город Сталинград.

Теперь ее уже нет. А когда была живой, ее подруга, очень талантливая поэтесса Людмила Шикина, посвятила ей стихотворение:

Что ж ты, Галя,
Шаль посадскую
Опустила на глаза?
Где шинель твоя солдатская
Злому ворогу гроза?
Где пилотка - ломтик месяца
В окровавленном дыму?
То ли тополь в окнах мечется,
То ли память - не пойму.
За окошком - ночь осенняя,
Ты глядишь в квадраты рам.
Небо звездами усеяно.
Подсчитать бы,
Сколько ран
Сколько ран тобой врачевано,
Милосердная сестра,
Сколько раз в снегу ночевано......
Так и будешь до утра
Все глядеть куда-то в прошлое,
На сиреневую ночь?..
Все, что жизнью было спрошено,
Что по силам и невмочь,
Отдала ты
С верой чистою...
И печалиться постой.
Веря в жизнь,
Солдат от выстрела
Заслонит тебя собой.