Через годы и расстояния

— Почему? — поинтересовался Тевченков.

— Во-первых, у меня мало людей. А во-вторых, надо же когда-то привлекать к управлению городом местные силы.

— Это правильно, — согласился маршал. — Но пока будут проходить тылы, мы выставим фронтовых регулировщиков. А когда снимем их, то уже поступай, как сочтешь нужным.

Я попросил командующего утвердить новое районирование комендатур, соответствующее административному делению города. И тут же получил согласие.

— А теперь, товарищ маршал, товарищи генералы, приглашаю вас в оперный театр.

— Как? И театр уже действует? — удивился командующий.

— Сегодня открытие. Будут давать «Царицу Савскую».

— Вот это сюрприз, — засмеялся Тевченков. — Может, у вас тут и рестораны работают?

— Так точно. С тринадцати до двадцати одного часа тридцати минут ежедневно.

— А чем же там кормят и поят?

— Пока лишь чаем и кофе, но скоро будут обеды.

— Только не разрешайте спиртное, — предупредил Малиновский. — Война еще не закончилась. Лучше позаботьтесь о хлебе. На днях будет по этому поводу специальное решение Советского правительства.

— Значит, останемся, товарищ маршал? — спросил генерал Тевченков. — Скоро начало. А в опере нам не часто бывать приходится, тем более за рубежом.

— Останемся, чтобы коменданта не обидеть, — весело отозвался Малиновский. — Посвятим вечер искусству, это полезно.

По дороге я рассказал маршалу и его спутникам, что сегодня театр открывается официально. Но артисты оперы уже выступали перед советскими бойцами. Даже в дни боев. Малиновский и особенно Тевченков заинтересовались этим, спросили о подробностях.

А было это так. В январе 1945 года бои приближались к самому центру Пешта. Один из советских батальонов прорвался к большому и очень красивому зданию. Из штаба поступил приказ: впереди оперный театр, постарайтесь не повредить его. Бойцы бросились в стремительную атаку без артиллерийской подготовки. Вспыхнул ближний бой, короткий, но ожесточенный, переходивший в некоторых местах в рукопашную схватку.

Фашистов выбили из здания оперы. Бойцы осматривали помещения, вылавливая недобитых гитлеровцев. В зрительном зале — полнейший беспорядок. Кресла перевернуты, бархатная обивка с них содрана. Валяются пустые бутылки, стреляные гильзы. Занавеса на сцене нет. Декорации поломаны.

Вместе с солдатами осматривал здание и подполковник Александр Зусманович, ставший впоследствии моим заместителем по политчасти. Он решил пройти по пустым помещениям и вдруг услышал женский крик, голоса плачущих детей. Подполковник, а за ним и бойцы бросились в подвал.

При тусклом свете коптилок и карманных фонариков с трудом можно было различить людей. Возбужденно жестикулируя, что-то говорили мужчины. Матери судорожно прижимали к себе исхудавших плачущих детей. Царило такое смятение, что трудно было сразу разобраться в происходящем.

Зусманович обратился к людям на немецком, английском, а потом и на французском языке, предложил им успокоиться и объяснить, в чем дело. Он повторил свою просьбу несколько раз, прежде чем шум и плач стихли. К подполковнику подошел мужчина и сказал:

— Я артист оперы Михай Секей. Все эти люди тоже артисты или сотрудники театра. Больше двух месяцев мы сидим в этом подвале без света, без нормальной пищи, а часто и без воды. Немцы говорили, что советские бойцы накинутся на нас, как дикие звери, будут насиловать и убивать. Мы боимся. Люди слабы и измучены, их гнетет страх перед неизвестностью...

Подполковник объяснил, что все это выдумка гитлеровских пропагандистов. Люди могут чувствовать себя спокойно. Он тут же приказал бойцам принести в подвалы как можно больше хлеба и подкатить прямо к стене театра походную кухню.

Через полчаса все было готово. Обитатели подвалов с жадностью набросились на ржаной хлеб и горячий суп. Поев досыта, убедившись, что им ничто не угрожает, артисты засыпали подполковника вопросами: когда можно вернуться домой, будет ли продовольствие, пустят ли воду. А молодая женщина спросила волнуясь:

— Откроются ли театры? Разрешат ли артистам выступать?

Подполковник от души рассмеялся и ответил:

— Выступайте, пожалуйста! Хоть сейчас! Мы, советские люди, очень любим музыку, пение, театр.

Венгры о чем-то быстро говорили между собой. Потом к Зусмановичу снова подошла та же женщина.

— Я певица Юлия Орос. Если вы разрешите, мы дадим концерт прямо здесь, в разрушенном театре. Больше нам нечем отблагодарить ваших людей за дружеское расположение и оказанную помощь.

И вот этот необычный концерт начался. За стенами гремели выстрелы. А здесь, в полутемном холодном помещении, лились мелодии народных песен, звучала то веселая, то грустная музыка. А потом грянул чардаш!

Как зачарованные смотрели и слушали бойцы. Час назад они штурмовали этот дом, шли сквозь огонь, теряя товарищей, а теперь любовались задорным танцем. Он будто вливал бодрость. Лица солдат и офицеров озарили улыбки. На некоторое время они забыли о войне. Какой-то сержант, отдав товарищу автомат и сдвинув на затылок ушанку, тоже ринулся в пляс, дробно отбивая чечетку рядом со знаменитыми артистами...