Через костры и пытки

— Гален лечил растительными соками. Он ничего не знал о металлах, камнях, о химии. Он ничего не знал о сере, ртути и соли, а из них образуется каждое тело. И секреты моих рецептов заключены в том, что я знаю секрет образования тел. Нет, не для забавы. Фрис, я занимался алхимией и никогда не беседовал с дьяволом. Чтобы лечить людей, надо искать, искать беспрестанно, делать опыты…

Неожиданно Парацельс остановился. Потом сказал:

— Все это долгий разговор, и убеждать тебя в своей правоте не хочу. Одним словом, были сплетни всякие. Но я привык к ним. А со своими собратьями по цеху не очень церемонился. Я простой человек и всегда говорю то, что думаю. Я им сказал, что они — тупицы. Да, да, так и сказал. Они сначала онемели от неожиданности, потому что им никто этого не говорил, а потом стали плеваться и осыпать меня бранью.

Он повеселел. Воспоминания о столкновении с базельскими врачевателями явно доставляли ему удовольствие.

— Тупицы, невежды, ничего не понимающие в лечении болезней. А вот берутся с умным видом целителей лечить. И, отправляя на тот свет больного, со значением повторяют одни и те же слова: «На все господня воля».

— Ты прав, Парацельс, — перебил Фрис, — тысячу раз прав. То же самое я могу сказать и о наших врачах. Но бороться с невежеством бесполезно.

— Нет и нет! — Парацельс повысил голос. — Если смириться с невежеством, значит, дать ему жить, существовать, процветать на века. Нельзя быть мягкотелым, когда имеешь дело с невеждами. С ними надо быть злым и жестоким. Боже мой, как их трясло в лихорадке, когда я пришел к ним не в докторской мантии с золотой цепью, а в пунцовом кафтане, в пунцовых штанах, в красных чулках и красной шляпе. Я знаю, как с ними поступать.

Они дрожали от гнева, не в силах вымолвить ни слова. Я показал им, что глубоко презираю их.

Фрис покачал головой. А его собеседник с горячностью продолжал:

— Конечно, они сделали все, чтобы не допустить меня к преподаванию в университете, требовали изгнать меня из Базеля. Они нашли поддержку у духовных лиц и монахов, которые, тыча в меня пальцами, твердили, что я колдун и посланец дьявола. Я не отступил и не пошел на примирение. Понял, что всегда надо проявлять твердость. И знаешь, я победил. Меня допустили на кафедру, и я начал читать лекции в университете.

Парацельс потер рукой гладко выбритый подбородок. Он с удовольствием вспоминал о том, как впервые вошел в переполненную аудиторию знаменитого университета.

— Этого не забыть, Фрис. Я начал говорить не по-латыни, как принято, а по-немецки, чтобы было понятно всем. И я сказал все, что я думаю о своих невежественных коллегах. Я заявил, что ни докторская мантия, ни знание наизусть Гиппократа, Галена, Авиценны не делают еще врачом. Врач должен знать болезни, знать, чем они вызываются, и уметь найти целительные средства. Чтобы подлить масла в огонь, я сказал, что сжег сочинения Галена и Авиценны, потому что не вижу в них никакого проку. Что тут было! Они бесновались. А я спросил, пробовали ли они лечить магнитом? Что они могли на это ответить? Я сказал, что они знают о магните то, что знает каждый мужик: он притягивает железо, и все. А я открыл, что магнит обладает и другой скрытой силой — может исцелять от недугов. Что они могли на это возразить?

— Один против всех, — тихо, как бы про себя, сказал Фрис. Но Парацельс услышал и подхватил:

— Вот именно — один против всех. И все они не могли справиться со мной. Я им насолил, крепко насолил. А они были так жалки… Зато студенты были со мной.

Им надоели школярские знания, прописные истины. Я водил будущих лекарей к постели больных и там устраивал занятия. Они постигали великую науку исцеления не в аудиториях, а оставаясь наедине с недугом. Тут хочешь не хочешь надо давать волю мозгам, припарками из изречений Галена не поможешь. Мои недруги бесились еще больше. Они прибегли к нечестному приему — что еще больше можно было от них ожидать! В воскресное утро на дверях городского собора вывесили пасквиль против меня. Очень злой пасквиль. Горожане, направлявшиеся на воскресную службу в церковь, останавливались и громко читали его. Недруги глумились над наукой, а меня просто именовали ослом, лжецом и дураком. Я привык ко всему этому и ничуть не разволновался. Я натянул на себя пунцовый костюм и пошел прогуляться по городу, чтобы раздразнить ослепленных яростью быков. Это быки приходят в неистовство, видя красное. Так и они.

Парацельс усмехнулся.

— Они бы ничего не смогли сделать со мной, если бы не случай. А случилось непоправимое: внезапно умер издатель Фробен. Тот самый, которого я когда-то вылечил. Он в благодарность печатал тексты моих лекций. Мгновенный удар — и все кончилось. Враги мои ухватились за это, чтобы свести счеты. Они распространили слухи, будто я уморил его своими лекарствами. Начался шум, расследование. Я сразу понял, что хорошего ждать мне не приходится. На меня могут возвести какие угодно обвинения, но как тут можно доказать, что ты не виновен? Бессмысленно.

Парацельс поднял глаза на Фриса.