Саша, аспирант философского факультета ВШЭ, мастерски вжился в роль бездушной мрази — директора магазина, в котором работал продавцом-консультантом мой герой. Мне сначала нужно было немного попереставлять коробки с вещами, затем попросить отпустить меня на встречу с издателем, когда же я получал отказ, то должен был начать психовать, сорвать с себя футболку, что-нибудь прокричать, и все такое.
Я играл невероятно ужасно. Настолько, что ощущал каждую секунду своей тошнотворной игры. Судя по лицам массовки, смотреть на это было довольно трудно. Я встретился взглядом с Жукой. Это был взгляд мертвеца. Его руки вцепились в вешалку и не отпускали ее.
Были перепробованы все возможные средства. Кто-то сходил за бутылкой коньяка, и мы выпили ее вдвоем с Жукой. Потом он сделал мне расслабляющий массаж шеи. Потом мы поссорились, и нас уже разнимали — он ударил меня кулаком в ухо, я толкнул его ногой в грудь. Хотелось сбежать с площадки, но на мне повисла почти вся съемочная группа, и вырваться не удалось. Никогда я не был близок к тому, чтобы зареветь. Жука куда-то скрылся. Позже выяснилось, что на нервной почве его одолел понос. Уже наступила ночь. Кто-то сходил за коньяком опять. В конце концов, мы сняли еще несколько дублей.
Не сказав друг другу ни слова в такси, мы вернулись домой.
— А это ведь только первый съемочный день, — сказал перед сном Жука.
Наутро я почувствовал, как будто у меня открылось второе дыхание. Я приехал к Г*** больнице раньше всех, гулял, запекаясь в асфальте и солнце. Лоб блестел и горел. Мы планировали снимать сцену у гастроэнтеролога. По сюжету, я должен был глотать шланг. Жука уверял меня, что глотать его на самом деле мне не придется. Но у меня были основания не доверять ему. Показать в камеру жопу — это еще куда ни шло, это, пожалуй, даже не так плохо, но гастроскопия — нет, нет. Тем более что делать ее будет не профессиональный врач, а некто Ашот, писатель, приятель Жуки, про которого было известно разве только то, что в последние годы он налегал на спайсы. Группа потихоньку собралась, и мы ждали врача. Я успел усвоить, что съемки — это главным образом ожидание.
Врач, тоже какой-то знакомый Жуки, нелегально провел нас через реанимационное отделение. В реанимационном отделении лучше не глядеть по сторонам, но я, конечно, глядел, и на повороте заметил плохо укрытый простыней труп, и как врач копается во внутренностях полной и очень белой пожилой женщины.
Я сел на кушетке и стал ждать, когда привезут гастроскоп. Писатель Ашот надел шапочку и халат и стал выглядеть как натуральный доктор. Когда начались съемки, вопреки договоренностям, он стал проталкивать трубку в рот, а я стал сопротивляться, бить его по рукам. Жука был очень доволен и потирал ладони.
Дальше съемочный день развивался совсем не плохо. Мы ездили с места на место в большой удобной машине, диалогов особенных не было, сняли все с нескольких дублей. На одной из локаций мне вдруг показалось, что я видел Кристину — какая-то девушка остановилась и стала смотреть на нас. С каждой минутой во мне крепла уверенность, что это и есть Кристина, но, как только я набрался смелости приблизиться к ней, она ушла. Хотя, возможно, это был кто-то другой. Но все-таки шанс был. Мне везло на встречи с бывшими девушками. Впрочем, слово «везло» здесь следует взять в кавычки, потому что встречал я их всякий раз тогда, когда меньше всего хотел этого.
Вечером я написал Кристине. Само собой, она не ответила.
Дальше съемочные дни проходили довольно гладко. Конечно, первые дубли, как обычно, шли тяжело, я не понимал, что делаю, краснел, потел, но уже меньше волновался, меньше обращал внимание на людей и камеру.
К тому же действовала алкогольная анестезия. Казалось, я играю все лучше и лучше, и потихоньку осваиваюсь в своей роли. Я заметил за собой странные изменения: стал при каждом удобном случае поглядывать в зеркало, а к концу смены и вовсе ловил свое отражение во всех поверхностях. Поправлял прическу каждые пять минут. Даже иногда сознательно лез в кадр, хотя знал, что камера и так снимает меня.
А в эпизоде, где нужно было изобразить страдание от боли в животе, живот вдруг заболел сам собой, так что даже играть ничего не пришлось, или я уже достиг в своем мастерстве такого уровня.
Самым коротким стал съемочный день, когда снимали сцену нашего задержания на книжной презентации. По сценарию, я должен был прочитать рассказ, в котором было несколько матерных слов, а проходившая мимо старушка, услышав их, должна была позвать полицию.
Полицейскую форму мы достали нелегально и опасались, что приедут настоящие полицейские, и потому старались управиться побыстрее.