Через соловьиный этаж

— Однако многие черты изобличают в тебе Кикуту: острота слуха, артистичность, да и все другие таланты переданы тебе с лихвой, как и линия на ладони. Это ты не можешь отрицать.

Издалека послышался легкий шум — стук в дверь магазина внизу. Человек вошел и завел разговор о вине. Голова Кикуты тоже повернулась. Я почувствовал, что начинаю признавать его.

— Вы все слышите? — спросил я.

— Не так много, как ты, но почти все. С годами умения сглаживаются.

— Когда я был в Тераяме, один молодой человек, монах, сказал «как собака». — Язвительность вкралась в мой голос. — «Полезное свойство для твоих хозяев», сказал он мне. Вы поэтому украли меня? Чтобы пользоваться мной?

— Речь идет не о пользе, — ответил он. — А о рождении членом Племени. Ты принадлежишь ему. Ты бы принадлежал ему, даже не обладая никакими талантами. Но если б ты был самым одаренным в мире человеком, но в тебе не текла бы кровь Племени, мы бы никогда тобой не заинтересовались, и ты бы не смог стать одним из нас. Так оно есть: твой отец Кикута — ты Кикута.

— У меня нет права выбора?

Он снова улыбнулся.

— Такое не выбирают, как и остроту слуха.

Этот человек действовал на меня успокаивающе.

Я раньше не встречал никого, кто знал бы, что такое быть Кикутой. И ощутил, насколько это притягательно.

— Предположим, я признаю свое происхождение. Что меня ждет?

— Мы найдем тебе безопасное место в другом феоде, вдалеке от клана Тоган, и ты закончишь обучение.

— А я больше не хочу ни учиться, ни тренироваться. Мне хватило учителей!

— В Хаги отправили Муто Кенжи ввиду его давней дружбы с господином Шигеру. Он многому тебя обучил, но Кикуту должен воспитывать Кикута.

Я более не слушал его.

Давняя дружба? Он обманул и предал его!

Голос Кикуты стал тише:

— Твои навыки достаточно хорошо отточены, Такео, и никто не сомневается в твоей храбрости и сердечности. Главная проблема — в твоей голове. Тебе нужно научиться контролировать свои чувства.

— Чтобы предавать друзей с такой же легкостью, как Муто Кенжи?

Мимолетное спокойствие прошло. Я вновь почувствовал подступившую к горлу ярость. Хотелось полностью ей отдаться, потому что только она могла заглушить мой стыд. Юноша и девушка сделали шаг вперед, приготовившись удержать меня, но Кикута жестом велел им отступить. Он сам схватил мои связанные руки и крепко их сжал.

— Посмотри на меня, — сказал он.

Сам того не желая, я взглянул ему в глаза. Я тонул в вихре своих чувств, и лишь его глаза не давали мне пойти на дно. Постепенно гнев спал, его сменила непреодолимая усталость. Я не мог бороться со сном, накатывавшим на меня, как облака на горы. Кикута держал мой взгляд, пока мои глаза не закрылись и меня не проглотил туман.

Проснулся я следующим днем, солнце косо освещало комнату, соседнюю с моей каморкой, отбрасывая на меня тусклый оранжевый свет. Не верилось, что уже опять послеобеденное время: я проспал ночь и почти целый день. Девушка сидела на полу, поодаль от меня. Я догадался, что только что закрылась дверь, которая меня и разбудила. Мне сменили охрану.

— Как тебя зовут? — спросил я хрипло и почувствовал боль в горле.

— Юки.

— А его?

— Акио.

Значит, его я ранил.

— Что со мной сделал тот Кикута?

— Учитель? Он просто усыпил тебя. Это умеет любой Кикута.

Я вспомнил собак в Хаги. Кикута может сделать…

— Который час? — спросил я.

— Первая половина Петуха.

— Какие новости?

— О господине Отори? Никаких. — Она подошла чуть ближе и прошептала: — Хочешь, я отнесу ему послание?

Я уставился на нее.

— Ты это можешь?

— Я работаю горничной в доме, где его поселили, как и в Ямагате. — Она многозначительно посмотрела на меня. — Я могу попытаться поговорить с ним сегодня вечером или завтра утром.

— Передай ему, что я пропал не по своей воле. Попроси его простить меня… — Мне хотелось выразить намного больше. Я замолчал. — Зачем ты это делаешь для меня?

Она покачала головой, улыбнулась и дала знак, что нам нельзя говорить. В комнату вернулся Акио. У него была перевязана рука, и он отнесся ко мне холодно.

Потом они развязали мне ноги и отвели в ванну, там раздели и помогли залезть в горячую воду. Я двигался как калека, каждый мускул тела невыносимо болел.

— Такое случается, когда бесишься от ярости, — пояснила Юки. — Ты и не представляешь, какую боль можно причинить себе своей силой.

— Поэтому нужно учиться самообладанию, — добавил Акио. — В противном случае ты опасен для себя и для других.

Когда они привели меня обратно в комнату, он сказал:

— Своим непослушанием ты нарушил все правила Племени. Пусть это будет тебе наказанием.

Я понял, что он не просто обиделся за ранение: я не нравился ему, он испытывал ревность. Мне было все равно. Голова раскалывалась, хоть гнев и покинул ее, опустевшее место заполнилось печалью.