Через тернии (СИ)

      Кстати в 6 лет я сам присутствовал на операции по удалению аппендикса, простейшая, как мне объяснили. Было это в сельской больнице, где мой отец отбывал ссылку под Красноярском. Пришел мужик, сам пришел, разделся, намазали его йодом из ведерка. Маску приложили к лицу, заснул. Папашка мой героический резанул ему живот, руками там покопался как у себя в кармане, ухватился за что то потянул, еще раз резанул. Потом не глядя, через плечо трехочковый бросок прямо в ведро. Минут 20 всего развлечения, я за всем этим смотрел из угла операционной, сидел тихо как мышь под веником, было жутко интересно. Потом правда и мне довелось на себе испытать безжалостные руки хирурга. На дворе у нас была огромная поленница дров с хитро устроенными мною ходами. Мы там с одной девочкой играли в прятки. И вот как то я застрял в одном из поворотов и вся эта громадная куча дров завалила меня. Когда меня вытащили из под них, нос мы глядел прямо на правое ухо. Вправляли и зашивали почему то без наркоза. Может быть в воспитательных целях, не знаю, но жутко было больно.

      Из необычного мне там запомнилась ручная рысь. Жила за домом, пряталась на притолоке над дверью. Когда я заходил домой, она прыгала сверху на меня и валила на пол обхватывая при этом лапами и щекоча кисточками ушей. Ни разу не укусила, играла со мной как кот с мышью. И еще там было очень холодно. Потом, в армии, я понял что такое на самом деле холодно, но тогда мне казалось что мы живем за полярным кругом. А еще звезды, много-много. Наверно тогда меня прихватила всерьез и надолго романтика космоса и мечты о далёких галактиках. А потом мы вернулись в Москву. Лучше бы не возвращались, никогда.

      Врачи люди интеллигентные, казалось бы какие могут быть трения. Особенно образ доброго хирурга Жени Лукашина из «Иронии судьбы или с лёгким паром», но не в моём случае. Почти всё время я проводил с бабушкой и матерью. Они научили меня читать достаточно бегло и даже считать до 100 по-английски. Очень я любил куриные потрошки, которые бабушка приносила с рынка, бывало наварит целый таз, до чего же вкусные были. Долгие прогулки с ней же по берегу канала. Помнить себя я начал лет с пяти. В памяти застряли постоянные разборки дома на повышенных тонах. Отец с бабушкой или с матерью или с обеими сразу. Почему они не могли спокойно говорить для меня тогда было загадкой. Родители мои все чаще по вечерам запирались в большой комнате и ругались. Иногда отец бил мать, бил сильно, до синяков и крови. Я заступался как мог, но что я мог, крошечная сопля перед двухметровым мужиком.

      И вот в один из сентябрьских вечеров отец пришел с двумя бутылками вина и очень злой. Хирургам вообще пить нельзя, руки трясутся, но здесь отказала еще и голова. В тот вечер к нам в гости к бабушке пришла еще соседка, мы все сидели на кухне, смотрели телевизор. Меня отправили сразу спать и сказать с чего именно началось я точно не могу. Помню тот истошный визг соседки в открытое окно кухни, меня подбросило с кровати и я выбежал в коридор. Даже сейчас по прошествии сорока лет меня трясёт от того что я увидел. В конце коридора в проёме ванной стоял отец с кухонным ножом в руке, руки были по локоть в крови, на полу лужа крови, какие то тряпки. На зеркале кровавые смазанные отпечатки ладоней. На полу ванной лежала бабушка, ноги её чуть дергались. Вдруг она захрипела, дернулась и затихла. Как потом мне сказали у неё насчитали 23 ножевых ранения, 7 из которых были не совместимые с жизнью. Мать моя висела у него на другой руке, рыдая и как то тихо всхлипывая. Со словами «теща получила своё, теперь закончу с тобой», он потащил её за волосы в маленькую комнату. Соседка по прежнему была в ступоре и только истошно кричала во двор через распахнутое окно. В те времена в московских дворах все ещё знали друг друга, и игравшие во дворе в домино мужики уже бежали к нам на помощь. Помню я вцепился ему в руку и укусил, был отброшен ну кухню. Мать моя схватила большую куклу, бабушкин подарок, и защищаясь ей крикнула мне чтобы я открыл дверь. Побежал по длинному коридору, упал, поскользнувшись в крови, ужас, непередаваемый ужас пульсировал в голове. Только одна мысль - успеть, успеть. Отец бросил мать и рванулся за мной, но я уже открывал замок, мгновения, иногда решают мгновения. По инерции мы оба вывались на площадку, а там уже стояли два парня с первого этажа. Довольно профессионально скрутили его, связав руки ему его же галстуком. Он хрипел, извивался и сквозь зубы процедил - «ну что, сделал всё что мог пусть теперь мои коллеги попробуют сшить назад. Ненавижу галстуки» - это последнее что я слышал от него и больше уже никогда в жизни не видел его.