Через три океана

Климат в Аннаме и Кохинхине самый зловредный. Днем удушливый зной, после захода солнца роса, густой нездоровый туман. Лихорадки самой тяжелой формы, дизентерия - главные заболевания. Климат особенно вредно отражается на иностранцах и более всего на женщинах. Приезжающие сюда французы-чиновники сменяются через два года. Об этом заботится само начальство: не надо хлопотать, подавать рапорты о настоящем или фиктивном заболевании. А уезжать необходимо - малярийное худосочие, тропическая анемия подкрадываются совершенно незаметно и надолго выводят человека из строя. Увы! Не так давно я знавал на Дальнем Востоке другие места, куда, раз попав, трудно было выбраться; где офицеры, проплавав в прекрасной судовой обстановочке, вроде мною описанной, в непривычном и вредном климате подряд три - четыре года, расстраивали свое здоровье навсегда, делались психопатами, спивались и возвращались на родину, если не физическими, то нравственными инвалидами.

* * *

К закату как всегда стали на якорь, окружили себя сетями. Около этого времени наступает лучшая часть тропических суток. Чувствуется некоторая прохлада; ясное звездное небо со спокойным морем наводит на тихие думы; Южный Крест и Большая Медведица напоминают нам о том, что мы находимся где-то в срединном пространстве между родным севером и чуждым для нас югом.

Обыкновенно в это время на юте собираются на отдых от дневного труда все офицеры: сидя в лонгшезах, на складных табуретках, кнехтах, бухтах троса, они ведут дружные разговоры, вспоминают о том, что делается теперь на их далекой родине. Слышатся смех, анекдоты вперемешку с разговорами по разным морским специальностям. Около 10 ч вестовые выносят на палубу циновки и подушки любителей спать под открытым небом при сильной росе с приятным сюрпризом проснуться от внезапного дождя. Благодаря жаре и духоте внутренних помещений вся палуба (дальше офицерского юта) почти непроходима от спящей команды, и только около пушек бодрствует половинное число орудийной прислуги. На мостиках же и других возвышенных местах всегда самая бдительная служба.

Не люблю я дежурств в море. Тревожно все-таки. Весь день поминутно дымки то справа, то слева, ночью то огни, то неосвещенные темные силуэты рыбачьих джонок - пока-то убедишься, не миноносец ли это, загримировавшийся мирным рыбарем. Зато, когда вернешься с дежурства в бухту, невольно какое-то спокойствие разливается. В эту ночь мы долго не спали: очень любопытно было узнать, какая это парусная джонка удирает от нас таким ходом при полном безветрии. Мы старались осветить ее прожектором, но лучи его оказывались мало действительными при лунном свете.

Сегодня всю ночь ссорился со старшим офицером... во сне. Снилось мне, что он позабирал всех фельдшеров и санитаров и порассылал кого на марс, кого в бочку выглядывать неприятеля, кого уголь грузить. Проснусь. Засну: тьфу, опять лезут мои несчастные санитары на марс, в бочку и т.д.

9 апреля. Вернувшись с дежурства, грузим уголь. Удалось списать на госпитальное судно "Орел" злосчастного Б. с сильным кровохарканием. Пресимпатичный матрос: все норовил работать, уверял, что никакого жара он не чувствует, а у него ежедневно к вечеру 39-40?. С погрузкой приказано спешить. Уходим сегодня в 12 часов дня. Куда? Почему? Что за экстра? Оказывается, французы просят нас удалиться по-хорошему. С одной стороны, видите ли, нейтралитет, а с другой - пришло известие, что и Линевич вместо победы разбит наголову.

- Честью просим.

- Ну, нам это не впервые. Мрачные, злые, точно волки, выходим мы в 2 ч 30 мин один за другим в море с тяжелым чувством изгнанников на душе. Почти весь шар земной обошли мы, притыкаясь к разным углам и дырам, изгоняемые отовсюду. А день-то какой сегодня, суббота вербная! Как мы все рассчитывали, мечтали утречком сегодня съехать, нарубить зелени, цветущих пальм, хотя [бы] немного скрасить нашу неприглядную обстановку, замаскировать эти наваленные всюду груды угля... И вербное воскресенье, значит, в море, и страстная неделя, и пасха, треплясь на этой волне... Говорят, адмирал Рожественский в том случае, если "самотопы" еще немного запоздают, не станет ждать и уйдет без них. Вечером было богослужение: всенощная без вербы.

10 апреля. Вербное воскресенье. Всей эскадрой шатаемся бесцельно взад и вперед самым малым (3-узловым) ходом, без эволюции, так себе, лишь бы время провести. В боевом перевязочном пункте - в церковном отделении - в невозможной жаре и духоте идет богослужение. Батя, отец Георгий, седенький благообразный старичок, служит с чувством, нараспев. Далее праздничный обед с командиром. Для веселости подпущена музыка. Музыканты разучили несколько новых маршей.

* * *