Летом 1942 года события на юго-западном направлении развивались с молниеносной быстротой. Немецко-фашистские войска, сосредоточив превосходящие силы танков, авиации и артиллерии, 25 июля 1942 года перешли в наступление, прорвали оборону войск Южного фронта в нижнем течении Дона и устремились в предгорья Кавказа. В связи с этим увеличилось число провокаций на государственной границе со стороны Турции.
Кроме того, с захватом противником Керченского полуострова и военно-морской базы Севастополя создалась реальная угроза вторжения врага на Черноморское побережье Кавказа.
29 июля начальник Генерального штаба генерал-полковник А.М. Василевский передал мне по телеграфу указания Ставки Верховного главнокомандования о подготовке прочной обороны на подступах к Закавказью с севера. Этот вопрос стоял перед командованием Закавказского военного округа еще осенью 1941 года, то есть в тот момент, когда Ростов несколько дней находился в руках противника. Тогда прежнее командование Закавказского военного округа, решая эту задачу, выдвигало одно, причем, казалось бы, обоснованное предложение – оборонять Закавказье на Махачкалинском рубеже и на перевалах Главного Кавказского хребта. Положительным в этом предложении было то, что оборону рубежа можно было организовать и удерживать небольшими силами. Однако такое решение, по моему мнению, было весьма пагубным, оно исходило из ошибочной оценки противника, а также из неверия в собственные силы.
Если бы мы пошли по такому пути, то оказались бы запертыми противником в Закавказье, потеряли бы грозненскую нефть и, отрезанные на суше от центра страны, лишились бы свободы в боевых действиях. Такое решение лишало наши войска плацдарма для необходимого маневра и обрекло бы их на пассивность.
Кроме того, создание обороны на рубеже реки Сулак и перевалах Главного Кавказского хребта означало потерю, кроме грозненских нефтяных промыслов, значительной территории Северной Осетии и Дагестана.
Поэтому данное решение обороны Закавказья мною было отвергнуто. Мы решили оборонительный рубеж вынести значительно вперед и оборудовать его на линии рек Терек и Урух. Но и после принятия такого решения сторонники Сулакского рубежа пытались переубедить меня. Они доказывали, что пределы округа ограничены Дагестаном и что нам, мол, не разрешат организовать оборону за пределами округа. И даже тогда, когда по моей просьбе Закавказскому фронту был подчинен Грозненский район и было разрешено строить оборону на намечаемом нами рубеже, они продолжали упорно отстаивать свою ошибочноную позицию. Старожилы из штаба округа доказывали, что рубеж реки Сулак наилучшим образом отвечает требованиям обороны дальних подступов к Баку и что там якобы уже почти готовы укрепления. При этом они рассуждали так: «А что, если враг сосредоточит численное превосходство и под напором его танков и ударами авиации мы не сумеем удержать плацдарм на реке Терек? Не распахнутся ли тогда Махачкалинские ворота для врага? И не ворвется ли он через них в Баку?»
Знакомясь с подготовкой театра военных действий, я столкнулся с другим, по моему мнению, не совсем благоприятным фактом. Дело в том, что все оборонительные рубежи на побережье Черного моря были построены главным образом фронтом на запад, со стороны Сочи-Адлер. При изучении этих оборонительных рубежей создалось такое впечатление, как будто бы Грузинская республика должна вести оборону одна. Возможность выхода противника с севера и со стороны Турции не учитывалась. Когда я обратил на это внимание, то военные специалисты из прежнего руководства округа не могли ничего вразумительного ответить на этот вопрос. Пришлось внести существенные коррективы в построение обороны Закавказья со стороны Черного моря, с севера и на границах с Турцией.