Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой полови

И еще одна сторона интересов раннего детства, на этот раз, казалось бы, очень далекая от будущей профессии, существенно повлияла на карьеру ученого. Подобно многим другим мальчикам его возраста, Борис еще до поступления в общеобразовательную школу стал увлекаться популярной естественно-научной литературой. Вначале это были журналы «Вокруг света», «Природа и люди», а вслед за этим толстые книги. Ребенок стал с увлечением читать, в частности, только появившуюся, роскошно изданную книгу французского астронома и известного популяризатора этой науки Камиля Фламмариона «Живописная астрономия» (она вышла в известном издательстве Павленкова в 1897 г.).

Николаевский через много лет рассказывал, что популярную книгу по астрономии он впервые прочитал, когда ему было 8–10 лет[30]. Имея в виду год выхода книги Фламмариона, можно прийти к выводу, что прочитал он ее не ранее десятилетнего возраста. А чуть позже (Борис в это время стал уже гимназистом) он, не отрываясь, читал дополнение к этой книге под названием «Звездное небо и его чудеса», выпущенное тем же Павленковым в 1899 г. От звездного неба с его чудесами недалеко было до чудес земных – Борис стал страстным коллекционером минералов, насекомых, составлял гербарии. Так начинали формироваться два качества будущего исследователя – стремление к упорному и настойчивому тематическому собиранию того, что он считал важным, и умение хранить, сортировать, описывать, классифицировать собранные ценности[31].

Разумеется, Борис читал Ветхий и Новый Завет, но они были для него не духовным каноном, святыней, священными текстами, а сборниками героических сказок, мифов, легенд. «Мне это просто нравилось»[32], – вспоминал он. Но все же сознательный отход от религии начался позже, в первых классах гимназии. Естественно, как и все дети из интеллигентных семей того времени, он поглощал романы Майн Рида, Гюстава Эмара, Фенимора Купера; постепенно пристрастился и к поэзии Пушкина и Лермонтова, стал читать рассказы Чехова. Однако поистине открытием для него стали вольнолюбивые мотивы в разоблачительной лирике Некрасова.

Начальное образование Борис получил в белебеевском городском училище, куда поступил в семилетнем возрасте в 1894 г. Училище было шестиклассным, но по окончании трех-четырех классов можно было предпринимать попытки поступления в гимназию. Материальное положение семьи позволяло элементарные знания, необходимые для прохождения конкурсов в средние учебные заведения (гимназии, реальные училища) получить дома, занимаясь с приходящими учителями. По всей видимости, однако, отец и мать решили, что дети должны пройти через публичную первичную школу не столько для приобретения знаний, сколько для того, чтобы овладеть навыками жизни в коллективе, состоявшем из самых разнородных детей, в основном принадлежавших к городской бедноте.

В 1898 г. одиннадцатилетний мальчик поступил в самарскую гимназию. Как сын священнослужителя, он был зачислен на полный пансион. Правда, сам по себе факт, что священник отправил своего сына учиться в гимназию, был, по позднейшему убеждению Николаевского, почти революционным актом[33]. Действительно, решиться прервать восходившую на много поколений назад традицию, отказаться от зачисления ребенка в духовное училище было для отца Иоанна нелегко. К этому с явным неодобрением отнеслись и коллеги по священническому цеху, и его церковное начальство. Но отец действительно сознательно и решительно не хотел, чтобы лица духовного звания были в его семье и в девятом поколении. В результате никто из детей Ивана Михайловича в священники так и не пошел. Это было проявлением определенной тенденции, которая стала складываться в конце XIX в. Теперь дети священников часто вовсе не желали идти по стопам отцов. Сказывались и потеря веры, и возможности, которые открывались в предпринимательстве и на государственной службе, и распространение оппозиционных и революционных настроений.

Большой губернский город просто потряс воображение Бориса. До этого он ни в одном крупном центре не бывал, если не считать краткой поездки в Уфу с отцом, но это было в раннем возрасте, да и Уфа с Самарой сравниться никак не могла. «Самара поразила всем. Остановились мы в гостинице. Помню, что принесли бутылку лимонада, и это тоже была новинка… Недалеко от здания гимназии Волга. Сад над Волгой. Пароходы бегут, впервые видел… У нас не было каменных домов в Белебее, кроме городского училища, кроме больницы, которая тоже была небольшой. А в Самаре дома были в 3–4 этажа»[34].

Здесь Борис провел пять лет – первые четыре года жил в гимназическом пансионе-общежитии на весьма скудных харчах, с постоянным ощущением голода и со строгой дисциплиной; а последний год в семье одноклассника Льва Крейнера, мать которого (она разошлась с мужем и вела хозяйство в одиночку) поощряла чтение художественных произведений левых писателей вроде Чернышевского, но предостерегала сына и его друга от связей с нелегалами.