Через время, через океан

Эх, Лидия Михайловна... Почему же вы, всю жизнь царившая и блиставшая, не позаботились о такой малости? Чтоб на исходе ваших дней, когда уже не будет ни сил, ни здоровья, ни славы, рядом с вами оказался бы по-настоящему близкий, любящий человек?!

И Надя отрезала:

– Ни о чем я с Крестовской говорить не буду. Разбирайтесь сами.

А когда уже бросила трубку – долго сидела. Поглядывала на телефон. И раздумывала: может быть, все же позвонить Егору? Попросить о встрече с балериной?.. Не для того, конечно, чтоб убеждать ту завещать свое имущество какому-то музею. Просто хотелось в последний раз (теперь уж точно – в последний) увидеть это породистое – и такое несчастное – лицо.

Но звонить все же не стала. Весь день провела на работе как на иголках. А вечером опять сидела в гордом одиночестве у молчащего телефона дома. И смотрела по DVD «Дон Кихота» с Крестовской в заглавной партии. Следила взглядом за ее Китри – невесомой, будто порхающей над сценой, молодой и абсолютно счастливой, – и слезы сами собой наворачивались на глаза.

...А на следующий день ранним утром, едва Надя заварила себе кофе и включила кухонный телевизор, она услышала:

– Сегодня ночью после тяжелой болезни скончалась прославленная балерина, народная артистка России Лидия Михайловна Крестовская...

* * *

На похороны Надя не собиралась. Отдать дань уважения, в последний раз взглянуть?.. Но зачем? Пусть лучше Крестовская останется в ее памяти не обездвиженной, не с застывшим в смертельной маске лицом, а той веселой, зажигательной Китри, которой она представала в «Дон Кихоте». Или хотя бы надменной, королевской осанки дамой, какой она выглядела на своем дне рождения. Когда велела ей: «Держи спину, Надя, сразу сбрасываешь двадцать лет!»

Митрофанова, кстати, ее совету вняла. И решила для себя накрепко: как ни тяжело на душе, как ни устала, а больше она сутулиться не будет. Никогда.

Сначала держать осанку было тяжко, уставала спина дико, но за несколько дней ничего, привыкла. Даже когда книги у себя в читальном зале выдавала, Надя не позволяла себе сгорбиться ни на минуту. И вот ведь удивительно: уже несколько ее читателей (к сожалению, правда, или женатые, или совсем старички) наградили ее комплиментом: вы, мол, помолодели... А лицо ведь явно не в лучшем виде, да и пару лишних килограммов она набрала, потому что, как водится, заедала переживания последних дней вкуснющими буфетными пирожками... Но, видно, царственная осанка с лихвой искупала остальные несовершенства.

...Нельзя сказать, что смерть балерины имела в стране какой-то особенный резонанс. Все-таки девяносто два года было человеку, и не выступала она давно, да и других новостей хватало, менее значимых, но более звучных – ограбление инкассаторов, непонятный скачок курса доллара, обидный проигрыш российской теннисной примы на Уимблдоне. А молодежь – та и не ведала, кто такая Крестовская. Даже Катюха не знала. Хотя человек в учреждении культуры, в исторической библиотеке работает!

Только старшее поколение сотрудников «исторички» смерть Крестовской и обсуждало. Вспоминали наиболее блистательные ее партии, перемывали косточки обоим ее мужьям, спорили на вечную тему – были ли у балерины особые отношения со Сталиным, Берией и прочими... А Надина начальница, большая поклонница балета, даже собиралась на прощание с балериной, которое, как объявили по телевизору, предположительно пройдет в большом зале Дома искусств.

– Но зачем вам туда идти? – не выдержала Надя. – Вы ведь не родственники, не знакомые, даже на сцене ее никогда не видели!

Шефиня лишь вздохнула:

– Как бы тебе это объяснить, Надюшка... Я не с Крестовской прощаться пойду. А, говоря красиво, с целой эпохой. Ведь лучшие люди уходят, самые блистательные, самые интеллигентные. Сейчас таких уже не рождается.

Ох, какое у Митрофановой было искушение – брякнуть, словно бы между делом, что они с примой знакомы и даже вместе чаи совсем недавно распивали. Но она сдержалась, промолчала. А начальница, очень задумчиво, продолжила свой спич:

– И еще знаешь какая причина... В жизни мне поаплодировать ей не довелось, так хотя бы сейчас удастся, в первый и единственный раз. Артистов ведь в последний путь овацией провожают...

«А вы сентиментальны, милочка!» – едва не вырвалось у Надежды. Но, конечно, она снова прикусила язычок. Во-первых, злить начальницу глупо. А во-вторых – та права. Нет уже и никогда больше не будет таких женщин, как Лидия Михайловна, артистов, которые по доброй воле идут на фронт. Способны со сломанной в двух местах ногой блистательно отработать целый акт. Или, не задумываясь, жертвуют немалую часть своих сбережений, чтобы вернуть зрение совершенно чужому ей ребенку... (Митрофанова за последние дни узнала о балерине больше, чем иной профессиональный биограф.)

И Надя для себя решила: пусть на похороны она не пойдет, но могилу знаменитой балерины обязательно навестит. И оставит там не дежурные гвоздики или тюльпанчики, а огромный букет алых роз, которые Крестовская так любила...