— После атаки пошли мы в разведку и оторвались от своих. Темень, хоть глаз выколи. Заблудились. Выскочил наш командир, стал карту подводить, значит, чтобы совпала по ориентирам, за ним и заряжающий. Командира орудия еще при атаке убило. Дай, думаю себе, пока они там, схожу по нужде. Только высунулся из люка, как меня шибануло по башке. Черти запрыгали перед глазами. Вон она, — Иван схватился за шишку выше темени. — А когда открыл глаза — уткнулся носом в дуло нагана.
— А дальше? — торопил Ивана комбат.
Приступа дернулся широкими плечами, по-мальчишески шмыгнул носом.
— За танком раздались выстрелы, а потом из темноты послышалось: «Иван! Разверни к своим!». А как развернуть, когда он дуло то под нос сует, то в затылок тычет? — Приступа вновь умолк, поглядывая исподлобья по сторонам.
— Понятно.
— Снаряды, патроны выбросили, обнюхали, чтобы ничего не осталось. Боялись. А все же четыре снаряда и целых пять дисков не нашли. Были упрятаны командиром, как его личный НЗ. «До этих не соваться. Это если уж…» — предупреждал он. Никто и не совался. А потом я хотя и трясся, но на них надеялся. Все думал, что наши обязательно подойдут, а они прошли где-то стороной. Их-то фрицы и учуяли. Забегали поганцы, заорали: «Шнеллер! Шнеллер!». А тут гляжу, пехота, своя! — У Ивана загорелись глаза. — Вот когда пригодились и снаряды, и патроны. А потом вон, — солдат махнул рукой в сторону танка. — Того, который торчал в башне да покрикивал, удалось пырнуть. Валяется на днище.
Березин только теперь увидел, как обильно обрызгана кровью броня, а гусеницы и катки залеплены зелеными ошметками изорванных фрицевских мундиров. «Вот наделал мешанины», — подумал он.
Танкист посуровел, на скулах задвигались желваки.
— Командира да заряжающего отыскать бы… Где-то тут они. Не иначе как по ним тогда стреляли за танком, — посмотрел он комбату в глаза.
— У фрицев здесь танки есть?
— Что вы! Одна охрана.
— Тогда выбрось это дерьмо — и на станцию. Там наши. Помоги.
Иван бросился через лобовой люк внутрь танка и, крутанув на месте, дал полный газ к станции. Уж очень хотелось ему помочь своим, но не успел. Бобров внезапным ударом овладел пакгаузом.
Как только батальон выполнил задачу, разведчик поспешил навстречу командиру полка.
— Позвольте доложить, — обратился Соловей к Горновому, шедшему со штабом в голове колонны главных сил.
— Докладывай.
— Пленных было действительно около двух тысяч. Половина уже находилась в товарных вагонах под охраной. Их освободил Бобров. Думали, что задача выполнена, и вдруг — стрельба за селом, близ монастыря. Со взводом — туда. Слышим крики и женский визг. Перебрались через какую-то канаву и оказались у стены. Гляжу, монастырский двор забит народом. Вокруг охранники с автоматами. Все немцы в черном. Один к одному. Стрелять? А в кого? Смотрю, стоит один в стороне, с черной повязкой через всю морду. Сощурившись, куда-то целится. А к дереву привязан за ручонки мальчик лет трех-четырех. Рядом, у стены, два верзилы заламывают женщине руки. Палец сам нажал на крючок. Того, который был с повязкой, — наповал. После того как я выстрелил, солдаты открыли огонь по охране и срезали всех до одного. А тут подбегает старуха, вся трясется, вопит благим матом: «Сюда! Сюда! Здесь они все! Заставили вырыть канаву! Всех их! И мой там!» Потянула меня, ну я побежал. Смотрю, канава завалена людьми. Некоторые еще были живы.
Соловей потупился, на несколько секунд умолк.
— Добили их бандиты гранатами, больше сотни. И все — молодые…
Глава 40
Из-за дальней синеющей гряды пробились первые лучи солнца. Впереди начинался залитый остывшей росой серебристый луг, а дальше, петляя в пожухлых лозняках, неторопливо плескалась Десна. В дни ранней осени она становилась неглубокой, да и ширина ее в этих местах была невелика.
На противоположном, обрывистом берегу стояли утопавшие в побуревшей зелени хатки. Лесистая гряда высот полукольцом охватывала их с севера, ограждая от холодных ветров.
На подступах к реке и за нею нельзя было обнаружить никаких признаков войны: тишина. «Значит, без задержки к реке и с ходу — на ту сторону!» — решил Горновой, а когда голова колонны приблизилась к опушке, справа, за крутым изгибом леса, послышалось:
— Ба-м-м-м! Ба-м-м-м!
Горновой насторожился, обратился к Зинкевичу:
— Что за дьявол? Откуда здесь колокол? Не иначе сигнал. Но где разведчики? Ушли ведь за два часа до выступления главных сил, да и не пешком, а на лошадях. Давай разведку за реку, а Соловья — в село.
Майор кивнул и, дернув коня, развернулся назад.
Было слышно, как он позвал разведчика, а через три-пять минут рядом с Горновым вихрем пронеслась группа всадников.
Пока батальоны развертывались вдоль опушки леса, готовясь к броску через луг к реке, к Горновому подскочил успевший побывать в селе разведчик, доложил:
— Село большое, тянется к реке. Непонятно, как сохранился колокол. Расколотый он, зеленый, будто сто лет держали его в земле…
— Звонил-то кто?
— Никого нет, одни окурки. Совсем свежие. Два вроде даже дымились. Вот они.