Черная акула

– Все правильно, – подтвердил Саликов.

– Тогда откуда появится эта самая «крупная сумма»?

– Хороший вопрос. Что называется, по существу. В наши планы не входит объяснение реальной подоплеки этой истории кому бы то ни было, однако нет смысла держать ее в секрете от вас. Когда бы операция с самолетами и бронетехникой завершилась благополучно, – а это, поверьте мне, можно было устроить достаточно легко, – нам перепали бы только крохи, несмотря на то, что практически всю работу проделали именно мы, я и Борис Львович. И основной риск, кстати, тоже лежал на нас. Как вы понимаете, остаток жизни я провел бы в страхе из-за того, что правда данной операции когда-нибудь раскроется. Поймите меня правильно: я боюсь не правосудия, – глупо бояться того, чего нет, – а людей, наделенных достаточной властью, чтобы использовать в собственных целях созданный ими же кастет, который мы все по какой-то нелепейшей причине упрямо именуем сводом законов. Для подобного страха у меня есть тысячи оснований. Например, понадобится устроить громкий процесс, дабы спустить на тормозах свои собственные не слишком благопристойные дела. Или определенному лицу в преддверии выборов захочется повысить общественный рейтинг. Поверьте, подобные вещи случаются сплошь и рядом. История с похищением самолетов и бронетехники способна вызвать достаточно большой резонанс.

– Это верно, – буркнул Максим.

– К тому моменту ни я, ни Борис Львович, ни Петр Иванович, никто из людей, так или иначе причастных к данной операции, уже не имел бы какого-либо веса. Нас использовали бы в качестве мальчиков для битья. Щукину скорее всего позволили бы выйти сухим из воды, а вот мне – нет. Вздумай я сказать хоть слово в свою защиту, и меня тут же упекут в тюрьму или психиатрическую клинику. А кого обрадует общество заключенных, равно как и веселая компания слюнявых идиотов?

– Ну еще бы, – усмехнулся майор, – из тебя, Леха, на зоне классного «петуха» сделали бы.

– Не надо опускаться до хамства, Валерий Викторович, – поморщился Саликов. – Во-первых, вам не идет, а во-вторых, вывести меня из себя при помощи подобных реплик довольно сложно. Итак, мне не хочется оказаться в тюрьме или под надзором санитаров только потому, что когда-то в прошлом я был вынужден оказать ряд услуг власть имущим. Борису Львовичу, как вы понимаете, этого не хочется тоже. Его ребята, по совести говоря, устали сидеть без работы из-за горстки идиотов от власти. Каждый из них – профессионал высочайшей квалификации. Кстати, куда более высокой, чем у вас, Валерий Викторович.

– Смотри-ка, у этого выродка хватает наглости о совести вспоминать, – хмыкнул Проскурин, поплотнее сжимая в кармане клинок.

– Короче говоря, – продолжал Саликов все так же спокойно, не обращая внимания на колкости Проскурина, – нам необходимо создать видимость того, что операция по продаже самолетов сорвалась, и это совершенно не противоречит истине. Состоится другая – по продаже трех вертолетов «КА-50».

Глава 45

…Алексей уперся ладонями в колени, поднялся и вздохнул. Он ощущал глубокую, до самого дна души, опустошенность и тупое, вялое отчаяние. Вероятно, это было связано с пережитым шоком, пониманием того, что мир, показавшийся вдруг надежным и даже отчасти безопасным, в реальности напоминал травяной домик. Легкого дуновения оказалось достаточно для того, чтобы Алексей вновь почувствовал себя незащищенным и одиноким. За стеной топотали, орали, ругались матом. Вот послышался возмущенный вопль Маринки-стервозы: «Вы что тут!..» И тут же смолк, сменившись испуганно-растерянным: «Ой!» Во дворе уже выла пожарная сирена, весело мелькали на голых ветвях тополей синие сполохи. Алексей безразлично посмотрел на дышащий холодом оконный проем с торчащими кривыми осколками, на фотографии, рассыпавшиеся по полу, и медленно пошел по палате, наклоняясь, подбирая карточки, складывая их аккуратной стопкой. Это почему-то казалось безумно важным, необходимым. В распахнутую дверь пролезла больнично-синяя пижама и громко поинтересовалась:

– Че случилось-то? Алексей нагнулся, поднял очередную карточку и в этот момент вдруг понял, какую именно странность уловил его взгляд на отличных, предельно четких, профессиональных снимках.

– Слышь, мужик, я тебя спрашиваю, – сообщила «пижама».