Черная бабочка (сборник)

Тем не менее свистушки что-то ему говорили, вороны гаркали как силачи перед взятием веса.

На рассвете заорала та птичища, злобно и сильно, как раз под настроение.

Он собрал силы и приподнялся над почвой, немного, на полметра.

Через день, в воскресенье, чартерным рейсом он прилетел на родину, сел в электричку, потом в автобус. Долго блуждал по разъезженной грязи, на ледяном ветру, среди обшарпанных зарослей.

Потом запахло дымом, взору явилась обширная помойка у дороги. Это уже была деревня.

Раиса Ивановна приняла гостя растерянно.

Они всей семьей, Раиса, мужик и ребята, сидели у стола, с утра уже были пьяненькие.

Раиса всполошилась. Предложила мутный стакан, завлекая, поболтала над ним банкой самогонки. Услышав отказ, пододвинула сковородку с жареной картошкой. Он сказал «я не ем». Тогда она вывела приезжего обратно в сени. Виновато распахнула дощатую дверку. Там были ступеньки вниз, довольно темное пространство открывалось глазам. Пахло сеном и навозом.

— На дворе она.

Да! Мама, закутанная в ватное одеяло, сидела в крытом дворе. На печурке варилась картошка. Лицо у мамы было темное, обтянутое, глаза ввалились, огромные веки прикрывали их.

Она смотрела куда-то, ничего не видя.

В закутке хрюкал поросенок. На чистом сене лежали овцы, там же валялся тюфяк.

Увидев сына, она заплакала от счастья. Протянула к нему свои грязные, худые руки, встала. Тут же села.

Акакий

Как это давно уже обозначил другой распутник: «Мой возраст», т. е. дети около четырнадцати. Подразумевались мальчики.

В нашем случае (тот распутник давно умер) подразумеваются девушки, розовые бутоны.

В нашем случае, то есть у мужчины Р., возможно, имелись и другие определения, человеку уже под пятьдесят, как-то он их всех тоже называл, был же известный термин «флаконы», лет за пятьдесят до того, в ходу у богатых и сильных джентльменов, ученых или, наоборот, писателей.

Флаконы, то есть то что подставляют и что они наполняют.

Наш Рональд был тоже писатель, даже с именем, хотя и молодой, сорока семи лет. Веселый, ленивый, умный. Мина замедленного действия, как шутила одна его подруга, когда он начинал тянуть резину, не решаясь ни на что (не желая ничего, на самом деле).

Он писать не любил и делал это теперь за деньги, какие-то «эссе» (ударение на первом слоге, так произнесла однажды молоденькая бухгалтерша одного модного издания). За такую ерунду хорошо платили.

Больше денег приносило кино и телевидение, однако это было анонимно, не хотелось позориться.

Много и не по своей инициативе, то есть опять-таки за плату, ездил: симпозиумы, фестивали, то жюри, то выступления.

Его всюду любили устроительницы за ту неторопливую, покровительственную атмосферу, которую он создавал вокруг себя.

Все чувствовали себя какими-то польщенными, награжденными его обществом.

Сидеть и выпивать в теплой компании друзей и подруг, это он умел как никто. Говорил не часто, но веско И без претензий хорошо — и никогда бесплатно не говорил о себе.

На него вешались бабы, но постоянной какой-то дамы рядом не наблюдалось (в анамнезе имелись жены, с последней он жил раздельно, хотя и не был разведен, в этом случае она требовала раздела имущества, а отдавать полквартиры и полмашины ему было противно).

У Р. имелись некоторые творческие планы, он участвовал в теледебатах, давал интервью, опять-таки без настойчивости умно, как бы между прочим.

Но все явственней проступала некая лень, простая диванная лень. Пил он умеренно, друзья его все были люди солидные, так что им разлететься с бутылкой к нему в новую квартиру как-то не въезжало в голову — а шантрапу он не привечал.

Единственно куда он шлялся в свои одинокие моменты — это был ночной кабак, закрытое заведение с двусмысленной репутацией. Туда ходили и свои, известные людишки, и туда же таскались молоденькие бутончики, зародыши: даже караулили у входа, стояли за несколько метров от ресторанчика ночи напролет, а вдруг кто пригласит. Стояли даже по двое, по трое. Хотели есть, согреться, голодные и озябшие, хотели туда, вниз, в подполье, где дым, огни, гром музыки, танцы, еда, звенят бокалы. И всё им дадут задаром, только прорвись! И даже денежек подкинут (самая большая мечта у них у всех был навороченный мобильник, новый вид валюты).

В заведение дам по отдельности не пускали, только с мужиками.

Репутация, о которой было упомянуто выше, как раз и притягивала в этот ночной клуб мужиков и уже упомянутые розанчики 12–14 лет (все утверждавшие, что им уже 18), для них все и цвело там, в подвале.

У нашего Р. таких флаконов уже набралась большая коллекция, экспонатики которой беспрепятственно могли звонить ему по подаренным мобильникам сразу как только взбрендит в голову (в минуту слабости, когда в школе и дома все плохо и кончаются деньги на телефонном счете!). Они и так звонили, предлагались. Хочешь приеду. Почему тебя нет в клубе. Что мне тут без тебя делать. (То есть ее все-таки кто-то туда протащил, но не кормит и не поит!)