Черная барыня

Безвыходность эта накатила на парня бессонной ночью. И тут в его халупенку при кузнеце раздался стукаток.

«Вот оно,– подумалось Демьяну.– Прикатило воротило… всю Москву загородило…»

Подхватил кузнец топор, распахнул дверь, а никакой Алефы за порогом нету. Стоит перед ним тот самый дохленький мужичонка, который пособлял Сигарихе дом с подпольем ладить. Стоит и маячит Демьяну: Ты, дескать, хозяин, не бойся меня, впусти, жалеть тебе об этом не придется!

Впустил. И хорошо сделал…

Поутру Алевтина Захарьевна не замедлила опять верха припрыгать. Вся нетерпением так и горит. Видать, что дурь ее окончательно созрела. Даже в кузницу лезть не стала. А как Демьян вышел к ней навстречу, так прямо на улице и повалилась ему в ноги. Повалилась и завыла. Так завыла, хоть пристреливай. Воет, паразитка, а сама стращать кузнеца не забывает: все золото, дескать в жадный карман Красика перекладу, а не допущу тебя до Настены. Ни мне радости, ни тебе счастья…

– Ну, тогда ладно,– вдруг да отозвался на угрозу Демьян – Тогда Алевтина Захарьевна, считай, что ты меня шибко испугала. Уж коли ты да столь круто взялась месить, придется и мне подмогнуть тесто твое разделать как следует. Жди меня с подарком ко своим февральским именинам. Поглянется тебе мое подношение – твоя взяла. Не поглянется – моя беда…

Вот и считайте: сентябрь, октябрь, ноябрь, весь декабрь, январь и февраль прихватим порядком – без малого полгода Демьян Стеблов, можно сказать, не выходил из кузницы. Не столько сам от людей прятался, сколько того, синенького мужика охранял. Потому и в кузню никого не пускал; всякого человека торопился перевстретить еще на подходе. А работа, слышно было, вовсю шла.

Какую беду пособлял творить Демьяну дохлый мужичок, Бог его знает.

Настала пора – засуетилась Алевтина Захарьевна именины справлять. Редкие подарки принимать наладилась.

Накануне того дня Демьян Стеблов, один, без помощника, доставил на санях до Сигарихина дома что-то уж больно увесистое, упеленованное в рогожу.

Когда поклажа была перенесена в дальнюю угловуху, дворник Ермолай, пособлявший в том кузнецу, ажно занемог. Всю ноченьку напролет хватался за поясницу, тяжестью сорванную.

Не только Ермолай не спал до рассвета. Демьян точно так же в занятой угловухе века с веком не свел. Чем-то он там потихоньку позванивал да постукивал. Не спала и Настена, упрятанная Алефою в глухом внутреннем покое. Как ни глуха была ее каморка, а кляцанье проникало и сюда. Настена прислушивалась к нему, подрагивала и бледнела, ежели стукаток надолго затихал.

А Демьяну к тишине дома прислушиваться было некогда. Он что-то доделывал, занавесивши окна в угловухе до самого потолка. С зарей колотня его не затихла, а звякала да стукала свои отложил он в сторону лишь тогда, когда уж взялись наезжать на Сигарихин двор пыжливые гости. Обеспокоенные, однако, не больно лестным соперничеством, они прямо с разбегу приступали одаривать хозяйку всякими удивлениями. Затем спешили до угловухи, нагло торкались в нее, строили через запертую дверь над неотзывным Демьяном разные насмешки. Многие из них пытались найти хоть малую какую щель – поглядеть, чего такого занятного можно прятать столь ревностно от любопытных глаз? Двое все-таки умудрились, один на другого влезши, проникнуть с улицы нетерпеливым интересом в просвет оконной занавески.

– Ни хрена не понять,– тут же отчитались они перед назойливой оравой набежавшего интереса.– Стоит какое-то чучело у стены, прикинутое рогожей…

На все домогательства раззадоренных Алефиных прихвостней Демьян из угловухи отозвался всего лишь раз.

– Приходите в полночь,– только и сказал он.

Пришлось отступиться. Не станешь ведь в чужом доме высаживать дверь.

Вот сели гости за столы, вот выпили-закусили вот спорить вяло взялись – каждый свое достоинство выпяливает. Однако же им кто не может забыть того, какая заноза в кичливости их увязла. Потом ничего, распалились, расшумелись, полезли уже через стол чуть ли не вилками тыкать друг в друга. Тут настенные часы и ударили по их расходившейся спеси полуночным боем.

Все разом смолкли, все разом уставились на хозяйку: веди, мол, красавица; показывай, чем таким изрядным намерен удивить всех нас твой новый фаворит? Не насмешит ли он нас до слез?

Повела Алевтина Захарьевна смешливую рать.

Идет передом. Сама делает вид, что не больно-то поспешает ублажить свою душу, хотя в уме она десять раз уже сбегала до Демьяна.

Гости за хозяйкою следом катятся – волной шумят. А дверь в угловуху уже распахнута.

Вкатилась волна. Полукругом перед Демьяном остановилась.

Ну-у! Показывай, дескать, кузнец-молодец, излад свой столь уж взыскательный.

Демьян не больно-то торопился исполнять понукание; дождался, когда смотрельщики перехихикаются да бросят кидаться в его сторону всякими подковырками, только тогда, сорвал с чучела рогожу…

И-и… А-а-ах!

Прямо выстрелом по высокому нагорью прокатилось великое удивление. Некоторые из гостей настроились было тут же улизнуть из угловухи, да не осилить оказалось им внезапно катившей слабости…