Черная башня

Для человека, ведущего не слишком активный образ жизни, баронесса шагает довольно быстро. Чтобы не отставать от нее, мне приходится прилагать усилия. Однако скоро мы уже движемся в общем ритме — и мне кажется, что мы веками совершаем подобные прогулки, прокладывая дорожки в гравии.

— Вы еще молоды, — после некоторого молчания произносит она. — Наверное, вам лет двадцать пять?

— Двадцать шесть.

Она рассеянно кивает.

— Вот примерно столько лет назад я и познакомилась с Кретьеном Лебланом. Это произошло в летний полдень в Варшаве, в Старом Мясте. Я подкреплялась в небольшом уличном кафе — кажется, тарелкой крупника, — а когда посмотрела на улицу, то увидела его. На нем были голубые чулки и линялый сюртук. Он наблюдал за моим супом — как кот наблюдает за беспечным кроликом. Меня это невольно тронуло.

Рукой в перчатке она едва ощутимо сдавливает мою левую руку.

— Леблан тоже был в каком-то смысле эмигрантом. Лишенный проклятия громкого титула, он продержался дольше, чем большинство из нас, но вскоре и ему пришлось покинуть Париж. Спешно. У него было то выражение лица, что и у всех нас поначалу: как будто человека затолкали в шар Монгольфье, а потом, не дожидаясь окончательного приземления, сбросили вниз. В день нашей встречи он все еще не восстановил равновесие. — Она осторожно обходит лужу. — Мы разговорились. Мне понравились его любезные манеры, и к тому времени, как он доел за меня крупник, я формально наняла его на работу.

Даже сквозь густой туман я вижу, где мы идем: вдоль парапета Перинье, неподалеку от Западной улицы. Оглушает чириканье воробьев, трели дятлов и коноплянок.

— Мой муж оставил после себя величественные финансовые развалины, — сообщает баронесса. — Пришлось уволить слуг. Леблан был настолько добр, что некоторое время работал без жалованья; когда же он не смог и дальше себе это позволять, то продолжал регулярно навещать меня, просто чтобы подкормить. Пожалуй, я осталась жива именно благодаря Леблану.

Она замедляет шаг и хрипловато вздыхает.

— И именно Леблан, когда вернулись Бурбоны, уговорил меня приехать в Париж. «Бонапарта больше нет, — убеждал он. — Вы снова сможете быть счастливой». Боюсь, он меня переоценил. Однако я согласилась, хотя бы из одного только желания сделать ему приятное. Я выдвинула единственное условие: чтобы он нашел мне дом как можно дальше от моей прошлой жизни.

Красноречивым жестом, достойным мадемуазель Марс,[7] она обрисовывает окрестности.

— И вот я здесь, — заключает она.

— Мне очень жаль, баронесса.

— Не стоит, доктор. Иным выпадают беды куда страшнее. А самое главное, после всех этих лет понимаешь, какая большая ценность — просто быть живым. Впрочем, вы пришли не затем, чтобы соболезновать старой развалине вроде меня.

— Я по-прежнему не знаю, зачем пришел, мадам.

Левой ногой, будто ножкой циркуля, неподвижно упираясь в землю, она правой медленно рисует круг — одновременно обводя настороженным взором окрестности.

— Неделю назад, в среду, — начинает она, — Леблан явился ко мне в чрезвычайном возбуждении. Сообщил, что вступил во владение неким предметом и, дабы установить его подлинность, нуждается в человеке с определенным, скажем так, положением в обществе — хотя бы даже и утраченным.

— А что это был за предмет?

Слышала баронесса мой вопрос или нет — не знаю.

— Получив удовлетворительный ответ относительно подлинности предмета, — продолжает она, — Леблан сказал, что для вынесения окончательного заключения нужен другой человек. В конечном итоге он пустился на поиски доктора Карпантье с улицы Святой Женевьевы.

— Он не приходил ко мне.

Носком ноги, обутой в домашнюю туфельку, она рисует новый круг — теперь уже обводя им белое перышко.

— Так я и думала, — произносит она.

Теперь она смотрит на меня, и ее карий и голубой глаза сверкают, каждый своей мыслью.

— Доктор, я во многих смыслах далека от идеала. Многим людям я желала зла — но погашу всякий огонь мести, если только буду уверена, что убийцы Леблана уничтожены.

— Позвольте спросить, мадам, откуда вы узнали о гибели месье Леблана?

Она отвечает долгим взглядом. Прикусывает нижнюю губу.

— Леблан имел привычку навещать меня каждый понедельник около десяти утра. В этом он был точен, как часы. В прошлый понедельник он не явился и при этом никак меня не известил. Не застав его дома, я поступила так, как поступил бы на моем месте любой парижанин, — направилась прямиком в морг. Там я дала консьержу детальное описание внешности Леблана и, заплатив несколько су, получила возможность увидеть, — она делает паузу, — господина, о котором идет речь. Доктор, — добавляет она, — вы не возражаете, если мы присядем?

Скамейка совсем неподалеку. Носовым платком — единственным моим носовым платком — я досуха вытираю для нее сиденье. Кивком выразив благодарность, баронесса опускается на скамью — точно рассчитанными движениями, не сгибая спину. Прислоняет к скамейке зонтик. Критически осматривает перчатки.

— Доктор, скажите, вы точно знаете, по какой дороге идете?

— Нет, — отвечаю я. — Вы можете понять это по состоянию моих сапог.