Черная башня

Силы оставляют его, кажется, не по дням, а по часам. Вчерашняя погоня за Ладонщиковым завершила, пожалуй, то, что началось в злополучный, так и не наступивший день. Утром, когда он проснулся, его рот был полон крови. А резь в животе становится все невыносимей. Он с трудом выдержал недавний разговор у жертвенника: были мгновения, когда он едва находил в себе силы, чтобы не застонать от боли и горечи; сознание же, как идущий на посадку самолет, то и дело ныряло в туман, он делал большие паузы, если говорил, и молчал, когда надо было вступать в разговор. Но даже Жанна, кажется, не заметила этого. Да он и старался, чтобы никто не заметил. Надо бы спросить у Глебова, подумалось Клинцову, нет ли у него солдатского шприца, а то худо…

Мысли Клинцова то и дело возвращались к Жанне. Да нет же, какая там обида, какая теперь может быть обида? Если ты уже на другом берегу и никогда не переплывешь реку обратно, какая может быть обида на тех, кто остался там? Все прощается, когда со всем прощаешься. Он любит ее и оставляет. Вот обида! Да не на нее же, не на Жанну, а на судьбу. На проклятую судьбу! Вот самое страшное — расстаться с любимой… Клинцов застонал от этой муки, жестокой и безысходной. Не жизни жаль, а этой любви, этой женщины. Жизнь, черт бы ее побрал, может все-таки повториться — есть такой шанс в бесконечности времен, где вероятность повторения не равна нулю. Никому этот шанс не нужен и нет в нем утешения. Но он существует. И может реализоваться — ты возникнешь вновь, ничего не помня о себе. А мог бы вспомнить, если бы повторилась эта любовь этой женщины. Но она-то и не повторится…

Клинцов дошел до лаза и включил освещение штольни — душная и пыльная нора. Нора в далекое и безмолвное прошлое, в лабиринт теней. Теперь — путь для бегства… Думалось, что люди прорвутся в светлое будущее, а они отброшены в далекое прошлое… Там — вырождение, впереди же открывалось безграничное совершенствование. Кто прошел один и тот же путь дважды, тот просто вернулся…

Клинцов откопал лаз и вынул задвижку. Снаружи по-прежнему было темно, хотя по времени уже наступил день. Вставив задвижку обратно, Клинцов переоделся в свой «выходной наряд», достал из ниши счетчик Гейгера. Выползать наружу ему пришлось ногами вперед, так как некому было закрыть за ним лаз — он сам заткнул лаз обернутым в мешковину дном бочки, втащив его за собой.

Ветер утих, и пыль улеглась. Было непривычно холодно. Небо не клубилось, не ходило пятнами. И словно даже чуть-чуть просвечивало, особенно у края, у восточного горизонта. Дав привыкнуть глазам, Клинцов сумел разглядеть контур холма. Это была новость, которой стоило как можно скорей поделиться с друзьями, но Клинцову надо было еще задержаться, чтобы проверить наличие радиоактивности. Счетчик Гейгера по-прежнему бесился — свистел и рычал: ни гроза, ни пронесшийся вслед за ней ураган не изменили ситуацию. Золотой холм, таким образом, оказался в зоне стойкого радиоактивного поражения. Надежды на то, что это положение вскоре изменится, не было.

Клинцов долил горючего в бак двигателя электростанции, затем направился к скважине, светя себе под ноги, идя вдоль предполагаемой канавы, в которую был уложен шланг водопровода. Слова Селлвуда о том, что помпа подает из скважины воду повышенной радиоактивности, навела его на мысль, что шланг где-то прорвался и что сквозь этот прорыв в него попадает песок. Так это и оказалось: он вскоре нашел воронку, размытую водой во время последнего включения помпы. Клинцов раскопал шланг и увидел в нем трещину. Обмотал поврежденный участок изоляционной лентой, которую предусмотрительно прихватил с собой, снова зарыл шланг в песок. Дошел до скважины, оттуда — до места, где стояли домики, русский и американский. Домиков не было, лишь несколько кольев торчали из песка на том месте, где они прежде стояли.

— Все к чертям унесло, — проговорил вслух Клинцов, думая при этом не только о домиках, но и обо всей своей жизни.

В штольне у лаза его поджидал Вальтер.

— Зачем вы здесь? Вы рисковали, — сказал ему Клинцов.

— У меня тоже есть обязанности, — ответил Вальтер.

Клинцов не стал спорить. Сбросил с себя «выходной наряд» и попросил Вальтера включить помпу. Дождался, когда пошла холодная вода, из глубины скважины, обмылся — не ради себя старался, а ради окружающих: не хотел тащить на себе в башню радиоактивную пыль.

— Что там? — спросил Вальтер, когда Клинцов оделся.

Клинцов сказал про горючее, про разрыв шланга и про то, что небо стало немного светлее.

— А радиация?

Клинцов в ответ только рукой махнул.

— А что у вас? — спросил он в свою очередь. — Далеко ли продвинулись в составлении проекта договора?

— Думаю, что на это уйдет еще не один день: Сенфорд очень вдохновился, — ответил Вальтер. Он включил станцию и поставил на подзарядку аккумуляторы.

Я поторчу здесь, — сказал Вальтеру Клинцов. — Что-то мне не хочется выслушивать речи Сенфорда… А вы считаете, Вальтер, что с ч у ж и м действительно можно договориться?

— Хорошо бы договориться, — ответил Вальтер.