Черная башня

– Боюсь, они рассчитывают, что вы поможете мне лечь. Деннис Лернер обычно отвозит меня в Тойнтон-коттедж, а потом забирает оттуда, но раз уж вы здесь… Как верно заметил Джулиус, мы тут мастера всех использовать. И я тому лучший пример. Завтра утром у Денниса выходной, а Филби я просто не выношу… Моя комната на втором этаже. Поедем на лифте.

Генри знал, что сказанное звучит невежливо, однако полагал, что для его молчаливого спутника неучтивость будет приятнее смиренной униженности или саможаления. Хотя наверняка Каруардина поразило, что Дэлглиш выглядит так, словно ему и самому требуется помощь, – должно быть, коммандер болел куда серьезнее, чем они думали. И все же Адам спокойно ответил:

– Еще полбутылки – и, подозреваю, помощь понадобилась бы нам обоим. Впрочем, я постараюсь. Отнесите мою неловкость на счет неопытности и кларета.

Коммандер оказался удивительно ловок и бережен. Раздел Генри, помог ему добраться до туалета, а потом привез в душ. Потратил несколько минут на то, чтобы хорошенько разглядеть подъемник и другое оборудование, и после отлично сумел всем воспользоваться. Когда не знал, что делать, спрашивал. За исключением этих коротких и вызванных чистой необходимостью вопросов и ответов, оба молчали. Генри подумал, что его редко укладывали в постель так бережно и аккуратно. Правда, мельком успев разглядеть в зеркале над умывальником осунувшееся, сосредоточенное лицо своего спутника, черные угрюмые глаза, ввалившиеся от усталости, он внезапно пожалел, что попросил о помощи. Лучше было бы свалиться на кровать одетым и без душа, чем терпеть унижающие прикосновения этих сноровистых рук. Он чувствовал, что за маской дисциплинированного спокойствия скрыта суровая истина: каждый контакт с его обнаженным телом был для Дэлглиша исполнением неприятного долга. И вопреки всякой логике для самого Генри каждое прикосновение этих холодных рук стало прикосновением страха. Ему хотелось крикнуть: «Что вы здесь делаете? Уезжайте! Не вмешивайтесь, оставьте нас в покое».

Искушение было столь сильно и остро, что ему казалось, будто он и в самом деле произнес эти слова вслух. И когда наконец больной оказался в кровати, а его временный помощник коротко пожелал ему спокойной ночи и тут же вышел, Генри понял: Дэлглиш поступил так потому, что не вынес бы даже самых небрежных, самых невежливых слов благодарности.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ СМЕРТЕЛЬНЫЙ БЕРЕГ

I

Дэлглиш проснулся около семи утра, чувствуя себя разбитым и вялым. Разбудили его неприятно знакомые звуки: навязчивый шум воды в ванной, металлический лязг аппаратов, скрип колес, внезапные торопливые шаги и нарочито бодрые голоса. Сказав себе, что пока ванные комнаты нужны для пациентов, он закрыл глаза, отгораживаясь от этой унылой, безликой комнаты, и попытался снова заснуть. А когда через час вырвался из прерывистой дремоты, в пристройке царила тишина. Кто-то – ему смутно вспомнилась фигура в коричневой сутане – поставил на столик у кровати кружку чая. Тот уже остыл, сероватая поверхность подернулась тусклыми молочными разводами. Адам накинул халат и отправился на поиски ванной.

Завтракали в Тойнтон-Грэйнж, как он и думал, в той же общей столовой. Однако половина девятого оказалась для большинства обитателей усадьбы часом то ли слишком ранним, то ли слишком поздним. Когда Дэлглиш вошел в столовую, там сидела одна Урсула Холлис. Она застенчиво поздоровалась с гостем и снова уткнулась глазами в библиотечную книгу, рискованно прислоненную к кувшинчику с медом. Гость обнаружил, что завтрак скромен, зато вполне адекватен: печеные яблоки; мюсли домашнего изготовления, состоящие из овсяных хлопьев, отрубей и нарезанных ломтиками яблок; ржаной хлеб с маргарином и ряд вареных яиц в индивидуально подписанных подставках. Два оставшихся уже успели остыть. Судя по всему, их варили с самого утра, а те, кто хотел съесть свое еще теплым, старались не опоздать. Дэлглиш взял яйцо, подписанное его именем. Оно оказалось мягким сверху и совсем твердым внизу – результат, который наверняка требовал своеобразного кулинарного мастерства.