Черная башня

Вторую попытку Дэлглиша тронуться в путь пресекло появление нового визитера. На сей раз —Хелен Рейнер. Она приехала из Тойнтон-Грэйнж на велосипеде, в корзине которого громоздилось постельное белье для гостя. По ее словам, Уилфред испугался, будто простыни в «Надежде» недостаточно хорошо проветрены. Дэлглиша удивило, что она не воспользовалась возможностью приехать с Филби на автобусе. Впрочем, скорее всего ей тоже было неприятно находиться с ним рядом. Она вошла в дом тихо, быстро и, не слишком явно давая Дэлглишу понять, что от него сплошные хлопоты, тем не менее недвусмысленно продемонстрировала, что пришла вовсе не со светским визитом, поболтать о том о сем, и что ее ждет куча куда более важных дел. Они вместе постелили постель. Сестра Рейнер расправила простыню и аккуратно подоткнула уголки с таким проворством и опытом, что Дэлглиш, отставший от нее буквально на пару секунд, почувствовал себя неуклюжим и медлительным. Сперва оба молчали. Адам все гадал — подходящее ли сейчас время для того, чтобы расспрашивать про недоразумение, случившееся в последний вечер жизни отца Бэддли. Видимо, его слишком запугало долгое пребывание в больнице. Коммандеру потребовалось усилие воли, чтобы произнести:

— Возможно, я не в меру чувствителен, да только мне жаль, что никого не было с отцом Бэддли, когда он умирал. Ведь никто не заглянул к нему в тот вечер удостовериться, что все в порядке…

Разумеется, Хелен могла бы возразить на сей плохо замаскированный укор, что подобные намеки неуместны от человека, который сам добрых тридцать лет не интересовался участью старого священника. Однако Хелен отозвалась без малейшей злобы, почти пылко:

— Да, ужасно вышло. Конечно, с медицинской точки зрения это ничего не изменило бы, но такого просто не должно было произойти, кому-нибудь из нас следовало бы заглянуть… Вам понадобится третье одеяло? Если нет, я его заберу. Это одно из наших, тойнтонских.

— Двух вполне хватит. А как именно это произошло?

— С отцом Бэддли? Он умер от идиопатического миокардита.

— Нет, я имею в виду, как вышло все это недоразумение?

— Когда преподобный приехал из больницы, я привезла ему на ленч холодного цыпленка, а потом устроила так, чтобы он поспал днем. Потом Дот напоила его чаем и помогла умыться. Переодела его в пижаму, но он настоял на том, чтобы надеть сверху облачение. Примерно в половине седьмого я поджарила для него яичницу, прямо здесь, на кухне. Он все твердил, что хочет провести вечер тихо и чтобы никто его не тревожил — кроме, само собой, Грейс Уиллисон. Я же сказала, что кто-нибудь заедет часиков в десять, и его это, кажется, успокоило. Он пообещал, если что, постучать по стене кочергой. Потом я зашла в соседний коттедж и предупредила Миллисенту, чтобы она слушала, не постучит ли отец Бэддли. Она также вызвалась заглянуть к нему перед сном. Во всяком случае, я так ее поняла. А она, судя по всему, решила, что приеду либо я, либо Эрик. Как я уже говорила, такого не должно было произойти. Страшно себя корю. Эрик ни в чем не виноват. Как ухаживающая за отцом Бэддли медсестра, я обязана была позаботиться, чтобы его еще раз профессионально осмотрели перед сном.

— Эти упорные повторения, что он хочет остаться один… — промолвил Дэлглиш. — У вас не сложилось впечатления, будто Майкл кого-то ждал?

— Ну кого он мог ждать, кроме бедняжки Грейс? Мне кажется, просто в больнице он постоянно был на людях и теперь хотел посидеть в тишине и покое.

— А вы все той ночью находились в Тойнтон-Грэйнж?

— Все, кроме Генри, который еще не вернулся из Лондона. А где еще нам было находиться?

— Кто распаковывал его саквояж?

— Я. Преподобного увезла в больницу «скорая помощь», так что с ним было совсем мало вещей. Только то, что мы нашли у кровати и успели сложить.

— Библия, молитвенники дневник?

Хелен на мгновение подняла на Адама глаза. Лицо ее оставалось бесстрастным. Снова потупившись, она продолжила заправлять одеяло в пододеяльник.

— Да.

— Что вы с ними сделали?

— Оставила на столике в изголовье кровати. Должно быть, он сам их потом куда-то переложил.

Выходит, отец Бэддли возил с собой дневник в больницу. А значит, записи велись до последнего времени. И если Энсти не солгал, что на следующее утро дневника уже не было, значит, тетрадь забрали в течение этих двенадцати часов.

Дэлглиш задумался, как сформулировать следующий вопрос, не возбуждая подозрений. Стараясь, чтобы голос звучал небрежно, он заметил:

— Возможно, при жизни за ним ухаживали не слишком рьяно, зато после смерти позаботились. Сперва кремация, а потом похороны. Не слишком ли добросовестно?

К удивлению Адама, Хелен вдруг взорвалась, точно разделяя его вполне оправданное возмущение: