Черная башня

Миссис Хэммит кинула одобрительный взгляд на огонь в камине, налила в чашки кофе и явственно дала понять, что никуда не торопится. Дэлглиш понял: возражать просто немыслимо.

Вчера перед ужином он успел бегло представиться, но не поговорили они и минуты, как Уилфред начал чтение и воцарилось предписанное уставом молчание. Миллисента только и успела выяснить — посредством самых прямых вопросов без претензий на деликатность, —что он путешествует один, поскольку вдовец, а жена его умерла при родах вместе с ребенком. В ответ она метнула через стол обвиняющий взгляд и тоном, явственно намекающим на то, что всему виной чья-то непростительная небрежность, сказала:

— Какая трагедия. Правда, одновременно и большая редкость в наши дни, не так ли?

Сейчас на ней были теплые домашние туфли и толстая твидовая юбка с совершенно неподходящим к ней джемпером из розовой шерсти, расшитым жемчугом. Дэлглиш сильно подозревал, что ее коттедж представляет собой такой же жалкий компромисс между практичностью и жеманством, но никоим образом не собирался проверять свою догадку. К его облегчению, миссис Хэммит не предложила помочь с книгами, а прочно уселась на краешек стула с чашкой кофе на коленях, широко расставив ноги и демонстрируя два одинаковых тугих баллона молочно-белых чулок и варикозные бедра там, где эти чулки кончались. Дэлглиш поставил чашку на пол рядом с собой и продолжил работу. Перед тем как положить каждый томик в соответствующую стопку, он легонько тряс его страницами вниз. Вдруг выпадет какое-нибудь письмо? Правда, тогда присутствие гостьи окажется куда как некстати. Однако в душе Дэлглиш знал: эта предосторожность порождена лишь профессиональной привычкой ничего не оставлять на волю случая. Прятать письма в книгах было совершенно не в характере отца Бэддли.

Тем временем миссис Хэммит попивала кофе и без умолку болтала, должно быть, оправдывая свою говорливость, а временами и просто нескромность распространенным мнением (Дэлглишу приходилось сталкиваться с ним и раньше), будто увлеченный работой человек слышит не больше половины того, что ему говорят.

— Не стоит и спрашивать, хорошо ли вы провели ночь. Эти кровати Уилфреда настоящая притча во языцех. Конечно, инвалидам полезно спать на жестком, и все же лично я предпочитаю такой матрас, в котором прямо тонешь. Удивительно, что Джулиус не пригласил вас переночевать в своем коттедже… Хотя он никогда никого не принимает. Наверное, не хочет затруднять миссис Рейнольдс. Она вдова деревенского констебля из Тойнтона и ведет хозяйство Джулиуса, когда он приезжает сюда. Корт, разумеется, безбожно ей переплачивает. Что ж, он себе может это позволить. А эту ночь, насколько я понимаю, вы проведете здесь. Я видела, как Хелен Рейнер приносила белье. Полагаю, вы не боитесь спать в кровати Майкла? О нет, само собой, вы же полицейский, у вас на этот счет никаких предрассудков. И правильно — смерть для нас лишь сон и забвение. Или я имела в виду жизнь? Во всяком случае, это Уордсворт. Девушкой я очень любила стихи, а вот современных поэтов просто не выношу. Правда, все равно с нетерпением буду ждать вашего выступления.

Ее тон предполагал, что это будет исключительное и оригинальное удовольствие, однако Дэлглиш уже не слушал. Он наткнулся на первое издание «Ничьего дневника» с посвящением, которое мальчишеская рука вывела на титульном листе:

«Отцу Бэддли с любовью от Адама.

Эту книжку я купил у мистера Шеллинга в Норвиче, и он продал ее мне задешево из-за красного пятна на двадцатой странице. Но я проверил, это не кровь».

Дэлглиш улыбнулся. Да, он проверил, маленький наглый негодник. Что за таинственная смесь кислот и кристалликов из памятного ему химического набора привела к этому уверенному научному утверждению? Надпись уменьшала цену книги куда больше, чем пятно, хотя вряд ли отец Бэддли тоже так считал. Дэлглиш отложил книгу в стопку, предназначенную для него самого, и голос миссис Хэммит снова проник сквозь границы его сознания:

— А если поэт не берет на себя труд писать достаточно внятно, чтобы его понимал образованный читатель, то лучше образованному читателю такого поэта и не читать, я всегда так говорю…

— Безусловно, миссис Хэммит.

— Зовите меня Миллисентой, ладно? Нам здесь полагается быть одной большой и дружной семьей. Уж коли приходится мириться с тем, что Деннис Лернер и Мэгги Хьюсон, не говоря уж об этом ужасном Алберте Филби, зовут меня по имени — хотя, уверяю вас, Филби-то я такой возможности не даю, — то почему бы и вам меня так не звать. А я попытаюсь называть вас Адамом. Только не уверена, что у меня это выйдет. Вы не из тех, к кому тянет обращаться попросту.

Дэлглиш аккуратно стряхнул пыль с томиков «Monumenta Ritualica Ecclesiae Anglicanae»note[4] Маскелла и сказал, что, насколько он слышал, Виктор Холройд не слишком одобрял идею одной дружной семьи.