Черная богиня

В Бибиреве минут десять плутали по улицам, переулкам, закоулкам, разыскивая конкретный дом среди типовых панельных собратьев. Нашли наконец. Припарковались у парадного, узнанного Игнатом по приметному тополю с раздвоенным стволом напротив дверей со сломанным домофоном. На второй этаж шли пешком по оскверненной подростками-живописцами лестнице. Темная лестница отвратительно пахла и, очевидно, не пользовалась популярностью среди жильцов даже вторых и третьих, а тем более последующих этажей. Народ предпочитал пользоваться лифтом. Дверь квартиры Тарасова выделялась среди соседних — «сейфовых» — древесностружечной простотой. «Слепая» дверь — без «глазка» с кнопкой звонка додемократического производства. Голос дверного звоночка навевал воспоминания о первом сентября в советской провинциальной школе. Щелчок единственного дверного замка выдавил бы ностальгическую слезу у престарелого вора-домушника. Скрип дверных петель ассоциировался со старинным бабушкиным сундуком, а смело распахнутая дверь характеризовала хозяина как человека, покорного судьбе, вследствие чего лишенного элементарной осторожности и предусмотрительности.

— Здрасьте, Борис Викторович. Знакомьтесь — это Виталий Васильевич, он...

— Туги опять появились в Москве?! — не то вопросительно, не то утвердительно произнес Борис Викторович, решительно вклинившись в вежливую речь Игната. Попутно он отступил в глубь коридорчика-прихожей, как бы предлагая визитерам переступить порог.

— Почему «опять»? — спросил Виталий. Казалось, его ничуть не удивило то, как, презрев нормы общения, Борис Викторович с ходу перешел к делу.

— Вы читали книгу Владимира Алексеевича Гиляровского «Москва и москвичи»? — встречным вопросом ответил Тарасов, закрывая за вошедшими хлипкую дверцу.

— Читал. — Виталий скинул с плеч кожаную куртку, повесил ее на вбитый в стену гвоздь, заменявший в прихожей Тарасова вешалку. — Замечательная книжка о нравах и обычаях москвичей в конце девятнадцатого — начале двадцатого веков! Однако дядю Гиляя я штудировал давненько и, кроме описаний залихватских купеческих попоек, ничего не помню.

— Раз читали и раз ищете тугов, должны были вспомнить историю о смерти богатого индуса, пересказанную автором в главе «Сухаревка». История запоминается хотя бы потому, что Гиляровский безграмотно пишет «индеец» вместо «индус». Богача «индейца» убили в собственном доме, полном драгоценных безделушек, но ничего не взяли. Случилось это еще до Русско-турецкой войны. Гиляровский пишет о ходивших по Москве слухах, якобы убитый «индеец» являлся главой секты душителей. Так и пишет: «секта душителей»! Кроме тугов, о других сектантах-душителях я лично не слыхал.

Борис Викторович повернулся спиной к гостям и молча удалился из коридорчика прихожей в единственную комнату очень малогабаритной квартиры.

Виталий вопросительно взглянул на Игната. Мол, что делать? Идти без приглашения за Тарасовым? Обувь снимать? Как себя вести? Но тут в прихожую возвратился Борис Викторович. В руках Тарасов держал открытую книгу. Это был томик Гиляровского «Москва и москвичи».

— Автор пишет о племяннике убитого душителя, — вымолвил Тарасов, сосредоточенно изучая текст. — О племяннике-наследнике. Об «индейце», одетом по европейской моде. Гиляровский пишет: племянник появился в Москве через два года после убийства богатого дядюшки. Я лично берусь утверждать — Гиляровский что-то путает либо в корне ошибается. Я лично убежден — молодой индус задушил старого. Племянник-туг принес в жертву Кали жизнь дядюшки. Жертвенное убийство родственников крайне распространено у тугов и считается особенно богоугодным делом. Наследство здесь ни при чем! У Гиляровского написано, что племянник исчез, так и не получив наследства. Туги презирают деньги. Их мистический культ учит относиться к мирским благам с презрением. Объясню почему...

И он пустился в объяснения. Захлопнул книжку, уперся взглядом в лицо Виталия и принялся толковать о тонкостях ту-гизма. Низкорослый, лысоватый, худой и жилистый Борис Викторович, облаченный в синие спортивные треники, тапочки-чешки и застиранную белую майку, походил на чудака-профессора из советской кинокомедии. Он и был чудаком. Умным, начитанным, интеллектуально подкованным чудаком. Игнат, ухмыльнувшись про себя, попробовал представить, каково вчера пришлось Циркачу, ежели мент посетил-таки Бориса Викторовича. Однозначно, охренел мусор, оказавшись в типовой квартире с нетипичной обстановкой. В комнате Тарасова, кроме циновки на полу, книжных полок у стены и занавесок на окнах, более нет ничего. Самое главное — нет телевизора. Всякий впервые пришедший к Борису Викторовичу обалдевает прежде всего от отсутствия ящика с «голубым» экраном, а уже потом от предложения хозяина присаживаться на пол, на циновку. И в конце концов пришелец совершенно офигевает, когда сам Тарасов опускается на краешек циновки, переплетая ноги в соответствии с канонами позы «лотоса».