Черная чаша

И почудилось Докии, что видениями, призраками полнится Чаша. Увидела Докия зловещие столбы взрывов, а то будто взлетел из глубины самолет, развернулся, сорвался в роковое пике и упал, вспыхнув нестерпимым огнем. И возникли в черной мгле дома, и начали рушиться — беззвучно и страшно. И какой-то человек кричал, закинув голову, разрывая на груди рубаху… и сверкающий нож вошел ему под сердце. Казалось, в самые зрачки Докии брызнула горячая кровь. Она не отшатнулась, только провела ладонью по лицу, словно утирая его. А черное зеркало булькающего варева осветилось изнутри солнечной красотой длинных волос девушки, которую Докия видела со спины. Девушка медленно оборачивалась. Губы Докии сами собой сложились в улыбку: почему-то показалось, что лицо девушки будет прекрасным. И вот она обернулась. Но вместо лица на Докию глянула отвратительная крысиная морда…

А потом и вовсе жутко поднялась из глубины Чаши рука в трупных фиолетовых пятнах, слепо зашарила в воздухе, будто пытаясь ухватить Докию. Пальцы руки скрючились, кусками отвалилась плоть, мертвым перламутром отпали ногти, прахом рассыпались кости… Не отшатнулась Докия. Бестрепетно смотрела она в Черную Чашу.

И вдруг увидела, как по блестящей черной поверхности поплыли белые туманные цветы… Белые капли падали откуда-то сверху и растекались на черном — сначала звездой, потом кометой… Докия подняла голову — откуда капли? И неожиданно догадалась: это промокла сорочка, это ее молоко падает в Черную Чашу. Докия зажала рукой грудь и отшатнулась: не дай, Господи, чтобы капли ее горького материнского молока вытеснили из Чаши капли чьего-то горя…

И спохватилась — что же она стоит? Надо же делать что-то, затем и пришла! Как остановить беду, как уничтожить черный исток? Как бы вычерпать Чашу, да хорошо бы до дна… А куда ж девать проклятую смолу? На землю горсть выбросить? Наклонить Чашу, вылить? Наверное, нельзя так, какая ж тогда разница — все равно горе по миру окажется. А что же — выпить ее, проклятую? Так не выпьешь же столько. А и выпьешь — снова наполнится…

И тогда только поняла Докия, что бессильна. Вот, дошла она, вот перед нею Чаша, а что сделаешь? Вразуми, Господи… Заломила руки Докия, упала на холодный камень.

Но тяжко падал черный ручей…

И сухими уже глазами посмотрела Докия на Чашу. А не довольно ли ей, проклятой, стоять здесь, копить горе да переливать его в светлый мир? А не довольно ли терпения людского, из которого — не из глины же! — сделан этот сосуд скорбей? А не довольно ли жить и ждать неминуемой беды, когда перельется Чаша?

И встала Докия. Напрягая руки, скрипя зубами, двинула она Чашу с ее пьедестала. Уперлась плечом, собрала все силы… Выплеснулось чертово зелье, обожгло шею Докии. Но уже валилась набок Черная Чаша…

И разбила Докия Чашу. Разбила, уверившись почему-то, что права она, Докия. Разбила, не испугавшись, что не ручеек уж хлынет к людям, а вся Чаша разольется. Вся Чаша! Но больше ее не будет, проклятой!

Думала Докия, что своды пещеры рухнут на ее оглашенную голову. Но было тихо… Валялись вокруг осколки темной глины, медленным зловонным паром дышала лужа черной смолы…

Бережно, ногой проверяя каждый камень, спустилась Докия с пьедестала. И пошла себе прочь. Только мельком поглядела: что-то хрупнуло под стопой. Это был осколок Чаши. Только старый, очень старый осколок, глина крошилась. Наклонилась Докия, подняла потрескавшийся черепок. Вот оно что… Был, значит, человек, который давно когда-то разбил уже Чашу? Откуда же взялась другая?

Что же это — есть люди, которые бьют Черные Чаши, а есть люди, которые замешивают на слезах и крови вязкую глину терпения и снова лепят их? А терпение бесконечно, а глины хватит, а крови и слез в избытке…