Черная-черная простыня

Не отрываясь, Филька смотрел на простыню, по которой у него на глазах расползались пятна плесени. Пятна складывались в буквы.

«ВЕРНИ МНЕ ПРОСТЫНЮ – ИЛИ ПОЖАЛЕЕШЬ. КРАСНОГЛАЗЫЙ ПАЛАЧ», – прочитал Филька, ощущая, как по комнате распространяется могильный дух.

Это было уже слишком, даже для Хитрова. Схватив телефонную трубку, он набрал номер Аньки и, едва дождавшись, пока трубку поднимут, закричал:

– Это Красноглазый мертвец!

– В самом деле мертвец? Приятно с вами познакомиться! – насмешливо ответил мужской голос.

Сообразив, что он не туда попал, Филька ойкнул и бросил трубку. Второй раз он уже набирал внимательнее. Вызвонив Аньку, обещавшую приехать к нему прямо сейчас, он позвонил и Петьке. Но вместо Мокренко подошла его мама:

– Петя кушает. Он ужасно измучился сегодня в школе. Потом он будет делать уроки! Сегодня уже на улицу не пойдет, – сказала она непреклонным голосом.

– Но это очень важно!

– Есть только две важные вещи, которые я признаю: это уроки и правильное питание... – заявила мама Петьки, и в трубке зазвучали гудки, такие же категоричные, как и ее голос.

Поняв, что Мокренко ему уже сегодня не вызвонить, Филька грустно вздохнул.

Когда он, отойдя от телефона, вновь повернулся к простыне, она уже перестала вздрагивать. Зеленые гнилостные пятна исчезли. Свернув простыню, Филька подсунул ее под батарею, где она не слишком бросалась в глаза.

Потом, опасаясь, что простыня попадется на глаза родителям, которые станут задавать ненужные вопросы, он занялся соляными статуэтками. Открывая шкаф, чтобы сунуть туда фигурки, Хитров заметил, что головы у них приподняты в легком изумлении, будто они лишь теперь – полчаса спустя – услышали его «эй!». Значит, соляные статуэтки все же живут и чувствуют, но с большим замедлением.

3

Полчаса спустя в коридоре два раза взвыла милицейская сирена, и Филька кинулся открывать. На пороге, озадаченно озираясь, стояла Анька.

– Чего это у тебя выло: «вау-вау»? – спросила она подозрительно.

– Это у нас звонок такой. Дед, когда помоложе был, раздобыл где-то сирену и установил ее вместо звонка, – не без гордости за Хитрова-деда пояснил Хитров-внук.

– У тебя прикольный дед.

– Не то слово. Он всю жизнь автомехаником проработал в таксопарке. Взял корпус от старого «Москвича» и все внутри переоборудовал. Двигатель с впрыском от «БМВ», ходовая от «Вольво». Мы когда по шоссе идем, иномарки нам сперва сигналят, типа «брысь с дороги!», а как дед газанет – отстают...

Анька слушала невнимательно. Думала о другом.

– Где простыня?

– В комнате.

– А чего на ней было написано?

– Я же тебе говорил. «Верни мне простыню – или пожалеешь. Красноглазый палач».

– Почему «красноглазый»?

На этот вопрос Филька не ответил. Откуда он знал, почему? В любом случае за красивые глаза так не назовут.

В комнате Анька забралась на диван, поджав под себя ноги. Она обладала редким свойством быстро и уютно устраиваться на любом новом для себя месте. С ее появлением в Филькином логове с валявшимися на полу роликовыми коньками, гантелями, клюшкой, игровыми дисками и самодельным двухзарядным самопалом сразу стало уютнее.

– Ну и берлога у тебя! – сказала Анька.

Ее въедливый носик рыскал по углам, исследуя комнату.

– Мне удобнее, когда все на полу. Ничего искать не надо, – обороняясь, буркнул Филька.

– А по ночам не спотыкаешься?

– Я по ночам сплю.

– А-а-а, – протянула Анька, и разговор застопорился.

«С девчонками дело иметь – одно мучение. Про машины им неинтересно, про компьютер тоже, а про одну любовь болтать, про цветочки всякие – так от напряжения опухнешь», – убито подумал Филька.

– А где Мокренко? Ты ему звонил? – спросила Иванова.

– Ага. С его матерью разговаривал.

– А он сам?

– Она его не позвала. Сказала, ест. Ты его мать видела когда-нибудь?

– Не-а.

– А я видел. Такая тетя – будь здоров. Характер танковый, да и не только характер. Она когда в магазин входит, ей сразу обе створки дверей открывают.

– А-а, – снова протянула Анька, и эта тема тоже завяла.

Тут, словно выручая Хитрова, в углу зашевелилась черная простыня. Один ее край приподнялся и угрожающе шевельнулся в воздухе, словно привлекая к себе внимание. Потом простыня сама собой развернулась, и проступили зеленые буквы:

«МНЕ ХОЛОДНО В МОГИЛЕ!»

Анька с такой силой вцепилась в Филькину ладонь, что, сама не замечая, запустила в нее ногти. Хитров зашипел от боли.

– Ты видел? Видел? Это снова он – Красноглазый палач! Зачем ты уволок его простыню?

– Здрасте-подвинься! А кто меня вообще на кладбище потащил? Кто заставил взять первое, что попадется? – огрызнулся Филька.

– Не надо было со мной спорить. Я всегда права. И вообще: какой настоящий мужчина слушает женщину? – Иванова с сознанием своей правоты поправила очки-телескопы.

– А-а, – растерянно протянул Филька.

– Не повторяйся! Это я говорю «А-а!». Ты можешь говорить «б», «в», «г» и еще двадцать девять букв, – отрезала Иванова.

Филька подошел к простыне. Она все еще продолжала шевелиться, но зеленые буквы уже исчезли. Хитров уже хотел отвернуться, когда они вспыхнули снова. На этот раз надпись была уже другой: